- Вы думаете убить меня?
Соловьев покачал головой.
- Убивают лишь тех, кто сам навлекает на себя смерть. Так, как Аметистов, так, как Баскер, так, как Вавилов.
Меня поразило, что Соловьев перечислил в одном ряду и живых. Или Вавилов уже мертв?
Словно опровергая это, послышались тяжелые шаги Вавилова. Вслед за капитаном вошла Эвелина. Лицо ее было мертвенно бледно, в уголках влажных темных глаз застыли слезы.
- Я же сказал тебе, капитан, - холодно произнес Соловьев, - уходи.
Эвелина прошла мимо Вавилова и, легко повернув голову, одарила его взглядом через плечо - глубоким, властным, презрительно повелевающим. Я не знаю, был ли капитан под воздействием некоего наркотика или просто напряжен до предела, но он резко отшатнулся и выбежал из комнаты.
"Что за чертовщина?" - подумала я.
Эвелина приблизилась ко мне и неожиданно мягким, едва ли не нежным голосом проворковала:
- Я надеюсь, ты не решила, что тебя схватили из-за Фила и Лены?
- Именно так я и подумала.
- Напрасно. Им самим очень тяжело, - произнесла Эвелина, - и мне очень горько, что я навлекла на всех вас столько бед.
Я молчала.
- Конечно, ты считаешь меня маньячкой с кучей нервных патологий, которую нужно отправить в соответствующее заведение и оставить там навсегда.
- Возможно.
- Это правильно. - Она прошлась передо мной. - А после сегодняшнего дня и особенно ночи ты утвердишься в этом убеждении.
- Значит, вы не убьете меня? По крайней мере сейчас я должна пережить сегодняшнюю ночь.
- Можешь не опасаться за свою жизнь, - сказал Соловьев. - Ты посидишь здесь до рассвета, благо до него осталось не так уж и много.
Я похолодела: сколько же я пролежала без чувств.
- Сколько сейчас?.. - выдохнула я.
- Это не суть важно, - сказал Соловьев. - Впрочем, почему и не сказать. Около одиннадцати вечера.
- А где Бельмов, Казаков и Кузнецов?
- В подвале, в соседней комнате.
- А Селиверстов и его люди? - тревожно продолжала я, ибо знала теперь, кто находится передо мной.
- Что должно случиться с Селиверстовым, Таня? - спросил Соловьев.
- Он не убит?
- С чего это ему быть убитым?.. - усмехнулся Олег Платонович. - Жив и здоров, пьет кофе на втором этаже.
- Кофе?.. - Я чуть не задохнулась. - Так он тоже с вами.., заодно?
Соловьев мягко улыбнулся и неопределенно покачал головой.
- С нами? Нет, он с Тимофеевым, Вавиловым, Новаченко. Не с нами.
- Кого вы имеете в виду, когда говорите "мы"? - спросила я, с трудом переводя дыхание.
- Это так просто. Ну конечно же, я говорю о себе, Эвелине и еще одном человеке.
- Брате Эвелины?
Женщина вздрогнула и с плохо скрываемым испугом посмотрела на меня.
- Да, да, - пробормотала она, - Васик... он мой брат. Вы знаете, как это несправедливо.., наверно, вы осуждаете нас... Правда?
В голосе Эвелины было столько болезненного трепета, молящего волнения, что я невольно сжалась от сострадания.
- Зачем вы убили Аметистова? Ради чего вы замышляете еще одно злодеяние?
- Хорошо, хорошо, - пролепетала она. - Это очень просто. Вы знаете, я всегда была счастливой. С детства. С рождения. У меня всегда были самые лучшие мама и папа, меня всегда любили, и всегда я была самая красивая, самая везучая. У меня были самые лучшие и надежные мужчины, они были богаты и боготворили меня.
Она полузакрыла глаза и, встав на колени на холодный бетонный пол, схватилась одной рукой за горло, а другой стала водить по бедру.
В этот момент мне стало страшно, потому что стало ясно, что Эвелина больна. Очень больна.
Хрупкая белая шея с прожилками голубоватых вен казалась беспомощной и уязвимой, а скользящие по ней длинные тонкие пальцы - по-детски слабыми и безвольными.
- Мне надоело видеть людей, готовых отдать за меня все, - проговорила она срывающимся голосом, - и только тогда.., я не знаю, что случилось, но, по-моему, я чересчур увеличила дозы этого счастья и слишком долго жила им, и бог наконец устал меня любить.
Она покачала головой и посмотрела на Соловьева.
- И тогда я полюбила сама. Полюбила не знаю за что. Он не был богат или красив. Я даже не знаю, любил ли он меня.., любит ли сейчас. Он почти никогда не говорил мне о нежности, но часто кричал мне в лицо, что ненавидит меня, что устал мучиться со мной и хочет, чтобы я умерла...
Она закрыла глаза и голосом, равнодушным и нарочито громким - но слышно было, как в нем ворочалась боль, - сказала:
- Но при этом он обнимал меня, как не обнимал никто, и добавлял.., говорил снова и снова слова о безумии и смерти.., чтобы я умерла - и он вместе со мной. И вы еще спрашиваете.., ты, глупая девчонка, еще говоришь, почему мы убили Аметистова? Да сам бог указал на него горящим перстом.., чтобы его покарали дети моего безумия, черные псы Вили Баскер!
- Но что он сделал вам? - Я цепенела от неизъяснимого чувства при виде этой красоты, надорванной какой-то неутихающей болью.
- Он? - ответила Эвелина, мерно раскачиваясь на коленях туда-сюда. Аметистов? Он убил Олега - бросил его на три года в эту мерзкую тюрьму, где Олег сидел вместе с насильниками, убийцами, ворами и грабителями. И это за то, что Олег хотел спасти его отца!
- Аметистов заслужил смерть, - твердо произнес Соловьев, - он уничтожил меня за то, что я ввел его отцу изобретенный мной гормональный препарат. Сергей Алексеевич, его отец и мой профессор в мединституте, был неизлечимо болен и жить ему оставалось неделю.., от силы. Я предложил ему апробировать на нем препарат.., это был шанс. Мы составили документ, что в случае летального исхода.., в общем, он засвидетельствовал, что эксперимент осуществляется по его желанию.
- Но это же незаконно, - возразила я. - Аметистов был прав, что...
- Прав! - заревел Соловьев, и я в ужасе сжалась. Этот маленький человек с холодными серыми глазами и мальчишеским хохолком надо лбом одним своим гневным окриком заставил меня облиться холодным потом. Было что-то магнетическое в его неторопливой властности, в звуке сильного хрипловатого голоса.
Я вспомнила покорное лицо капитана Вавилова и его осторожно посматривающие маленькие глаза, привыкшие глядеть прямо и с самодовольной свирепостью...
- Прав? - повторил Соловьев. - В том, что он человека, почти спасшего от смерти его отца, бросил за решетку? Прав в том, что швырнул под ноги Баскеру женщину, которую любил этот человек? Да будь на этом месте Аметистов, он умер бы снова, и я ни на секунду не усомнился бы в своем решении.
- А в чем виноват Баскер? Ведь вы именно его хотите убить этой ночью? - произнесла я и добавила внезапно осипшим голосом:
- Если уже не убили...
- Он жив, ваш Баскер, - сказал Соловьев, - и будет жить еще три часа. А может, и намного больше.
Я перевела взгляд на Эвелину, все еще стоявшую на коленях.
- Вы и в самом деле безумны, - тихо выговорила я, - но вам нет оправдания, потому что ничто не может оправдать таких преступлений.
Она подняла на меня глаза.
- Наверно, вы правы... Я не хотела смерти Андрея, мне хватит и одного Аметистова. Я возненавидела этих псов, которые раньше вызывали во мне желание жить. Я хотела расстаться с Олегом, но тут...
- Но тут пришел капитан Вавилов и сделал нам предложение, которого мы не сумели отвергнуть, - сказал Соловьев.
- Какое предложение?
- Он сказал, что все знает о нас, что мы убили Аметистова. И что от расплаты нас может спасти только одно... - Психоаналитик некоторое время помедлил и выговорил с ужасающей отчетливостью и ясностью:
- Смерть Баскера.
Он поднял Эвелину с пола и прижал к своей груди.
- Вавилов выведет его на болота, для следственного эксперимента, а мы выпустим на него псов. Псы загрызут Баскера, а Селиверстов расстреляет их вместе с погонщиком.
- Братом Эвелины? - воскликнула я.
- Ему лучше умереть, - хрипло выговорила она, - он слишком страдает.
- И на него спишут всю вину?
- Нет, не на него, - холодно ответил Соловьев.
- Ну не на вас же? Естественно, вас перед этим отправят в больницу.
- Куда?..
- То есть за границу, - поправилась я, сожалея о своей нелепой оговорке, угодившей в самое болезненное место моих странных собеседников.
Соловьев коротко глянул на меня, как выстрелил, и отрицательно качнул головой.
- Кто заказчик? - спросила я. - Тимофеев?
- Да, он.
- Ясно. Тогда, насколько я знаю Тимофеева, Вавилову конец. Александр Иванович не любит перебежчиков и ренегатов.
- Да, капитан обречен, - подтвердил Соловьев. - Селиверстов тоже. Ведь он предал своего хозяина.
- Дима? - поразилась я. - Предал Аметистова? Значит, он уже все знал, когда мы ходили на болото за телом Аметистова?
- Нет, тогда еще и Тимофеев не знал обо мне с Вилей. Кто ж бы заплатил деньги за предательство?
- Вавилову тоже проплатили?
- И много.
- А козлами отпущения Тимофеев избрал Вавилова и Селиверстова.
- Именно так. Виля, - он повернулся к Эвелине, расслабленно сидящей у стены и бессмысленно глядящей в пол, - тебе плохо?
