обращая внимания на молчание своего мужа. – Вон, видишь, у этого светилы науки даже совесть лысину не проела на голове.
– Галь, какое это имеет отношение к нашей дочери? – резко развернулся глава семьи к супруге. – К чему ты это начала?
– Ну а что, мне изменять – нормально, а Яне – нет? Только потому, что это твой ребенок? Замечательная логика.
– Мам, мне сейчас показалось или ты одобряешь мужские измены? – Яна оторвала краюшку бородинского, полила подсолнечным маслом и посыпала солью.
– Нет, не одобряю. Мне кажется, я их поощряю. – Галина Ивановна поставила для мужа тарелку с супом на поднос, положила рядом ложку, горбушку и зубчик чеснока – все, как он любит.
– Ян, неважно, с кем он спит, понимаешь? Если мужик от тебя хочет ребенка и пашет на благо семьи, прикрывает твой зад, когда ты в карантин чуть по миру не пошла, то в чем-то имеет право. Они все скоты полигамные, если хоть чего-то стоят. Выходила бы за страшного и убогого, если тебя это так задевает.
– Мы договорились на берегу не изменять! – воскликнула Яна, глядя, как медленно закрывается дверь за отцом, который просто молча ушел со своим супом, не вовлекаясь в разговор.
– А мы с Мавроди в 90-х – что будем богаты! И? – Мама заботливо укладывала котлеты на сковородку, поглядывая на белую как мел Яну лишь изредка.
– А что он участвовал в финансовых махинациях – тоже окей? Он вписал мое имя в свои схемы, и я могу отъехать по 159-й – это тоже нормально? – Яна редко переходила на крик в этом доме, но сейчас не могла снизить тон. Здесь обычно отношения выясняли шепотом, лишь иногда переходя на змеиное шипение.
– А ты много знаешь людей, которые сейчас честно зарабатывают на квартиры и дома? Или хочешь, как мы в твоем детстве, впятером в двушке жить и мечтать, чтобы бабка с дедом окочурились скорее? – Мать оставалась спокойной и рассуждала холодно. Как и всегда.
– Мам, он преступник! Я даже боюсь узнать подробности всех его дел. Я думала, что выхожу замуж за порядочного банковского клерка. Очнись, он отмывает деньги, брал ипотеки, кредиты, подделывал мои подписи…
– Я тоже у твоего отца лаборанткой шесть лет числилась, и ничего. Или ты думаешь, на какие шиши мы с тобой в Анапу ездили?
– Он угрожал мне! Это вообще не проблема, да? Еще скажи, что отец тебе тоже угрожал и вообще все так живут!
– Я угрожала ему. На эмоциях. Орала, грозилась яйца секатором отрезать.
Мамин ледяной голос пробудил воспоминание о горячем дыхании овчарок, вот бы сейчас ощутить хотя бы их тепло. Мама опять становилась точкой, которая отдаляется и растворяется на линии горизонта, хотя стояла в метре от Яны.
– Ян, вот ты выбрала творческую профессию, как бы я ни противилась и как бы тебя ни предупреждала. Вы открыли с Кристиной эту вашу костюмерную. Если бы не Никита, тебе бы в карантин нечего было есть, ты бы жевала собственные платья и кокошники грызла. И заметь: он не сказал тебе бросать все это и идти маски строчить, поддерживал. – Галина Ивановна разглагольствовала, теперь уже не сводя взгляда с опустившей глаза Яны. Даже про котлеты свои забыла. – Мы очень часто не замечаем того, что делают для нас мужчины. Возможно, если бы он не хотел лучшего для вас с ребенком, он не нарушал бы закон.
– А он нас с ребенком спросил, хотим ли мы жить с преступником? Готова ли я перебраться в места не столь отдаленные, если его схемы накроются медным тазом?
– Ну а чего ж ты тогда за какого-нибудь осветителя не вышла? Да еще щербатого и горбатого, чтоб не гулял?
– Бл… – осеклась Яна. – Мам, я могу хотя бы просто пожить в своей комнате несколько недель? Или ты скажешь сейчас валить с чемоданом на поиски верного квазимодо?
– В твоей комнате сейчас живет отец, с ним и договаривайся. Мы не ждали тебя с вещами, могла бы заранее сообщить. Извини, у меня котлеты подгорают. Ты есть нормально будешь? – посмотрела она на крошки на скатерти и пятна от подсолнечного масла.
Яна ничего ответила. Не проронив ни слова, встала и направилась в комнату к отцу, который неподвижно пялился в телевизор, не притрагиваясь к остывшему супу на журнальном столике. Пульт все так же хранился на подлокотнике дивана, запечатанный скотчем в целлофановый пакет.
– Пап, а зачем ты изменял маме?
– Хочешь честно?
– Хочу. – Яна выжидательно смотрела, готовясь к самым звонким подробностям интимной жизни отца.
– Я не знаю. Изменял, и все.
Яна помолчала, безразлично отворачивая голову к телевизору. Она выключила назойливый ящик, чтобы не отвлекал.
– А почему не ушел?
– Потому что я вас любил. Меня ничто не толкало бросить семью, даже мысли такой не возникало.
– Мама с самого начала знала? – продолжала она допрос. Даже мысленно посадила отца перед собой, поставила пепельницу, как в фильмах про матерых копов.
– Как потом оказалось, да. Просто молчала как партизан, – вздохнул Константин Константинович.
– И вы были счастливы?
– Мы не задавались таким вопросом, – немного подумав, ответил отец. – Да и деваться нам друг от друга было некуда. Разве что по двум халупкам в далеких спальных районах. А мне очень хотелось, чтобы ты училась в центре Москвы, а не сторчалась от героина или винта в Солнцево.
Яна смотрела, как папа уворачивается от беседы и прячет влажные уже старческие глаза. Раньше он не то что не плакал, он вообще не унывал и держался бодро даже на тризнах почивших родственников и над опустевшей сберкнижкой во время дефолта.
– Пап, ты что? – растерялась Яна, не зная, то ли обнять отца, то ли не трогать его. – Я просто никогда не смотрела на измену с другой стороны.
– Ян, прости, что не могу тебя защитить. Ни финансово, ни физически. – Он быстро взял себя в руки и уже не отводил взгляда: смотрел не моргая. Белки глаз были пронизаны сеточкой растрескавшихся капилляров.
– Ты можешь меня просто обнять. Этого хватит.
– Не могу, Яна. Мне стыдно. И ты не сердись на мать, ладно? Она не со зла.
Про то, где обустроить себе лежбище, она так и не спросила, как-то вылетели из головы все практичные актуальные вопросы. Захотелось выкурить все эти откровения из своего организма. Сигарета тут едва ли поможет, но все же это лучше, чем ничего. На лестничной клетке с жужжащим потолочным светильником она оказалась наедине с чахлой геранью. Растение, должно быть, выживало только благодаря залетным курильщикам, которые порой использовали
