ни бухать, ни выставляться не хочется», – сказал ему один из членов комиссии. Пять раз прокатили при поступлении!
Шелыгин – скандалист, истеричка и невообразимый хам. Студенток училища обобщенно называет «бабье».
– Женщина-художник – это и не женщина, и не художник! Все великое в живописи создано исключительно мужчинами.
Студентки знают, что Шелыгин был женат, но разведен. Между ними то и дело всплывает одна и та же тема: кто мог согласиться на брак с таким человеком?! Преподаватель очень нехорош собою. Маленький, лысый, кривобокий, с круглым мясистым лицом, похожим на мятый помидор. Фи! Художник должен иметь внешность артистическую! Все эти банты, береты, локоны и свободные блузы возникли не на пустом месте, о нет! За ними стоит традиция! Воздействие на зрителя!
Шелыгин – ходячее кладбище несбывшихся надежд. Как художник он не стал знаменит. Как преподаватель он не стал уважаем. Его никто не любит, ему нечем гордиться, он лыс и вонюч. А вокруг – очаровательные существа, юные, трогательные, такие прелестные в своей сосредоточенности, и сама жизнь под аккомпанемент быстрого перестука их босоножек протекает мимо Шелыгина.
Он поклонник «сурового стиля» в живописи. «Виктор Попков – единственный гений на весь двадцатый век!» – кричит он, потрясая кулаками. Майя делает выводы и пишет рублеными формами, кладет под зеленую траву красный грунт. И – подумать только! – удостаивается похвалы от самого Шелыгина.
– Куприянова, не так отвратительно, как у остальных. Есть проблески, Куприянова.
«Нужно нравиться, – думает Майя. – Нужно понимать, чего они хотят. Тогда будет успех, будут хвалить».
Ее семейная жизнь кажется ей поначалу многообещающей. Майя смотрит вперед с тем восторгом, с каким ребенок входит в распахнутые ворота Диснейленда. Явится сказка, чудо, волшебство! А как же иначе? Она – талантлива. Ее муж – очень талантлив. Все обещают ему большое будущее.
Что может пойти не так?
Она пропустила тот момент, когда муж из будущего большого таланта превратился в несостоявшегося гения. Его портреты цыганок, испитых мужиков, перекореженных стариков, похожих на корни, покупали мало и неохотно. Как портретист Колесников был недостаточно хорош, чтобы открыть новое направление, и недостаточно плох, чтобы малевать «арбатские портреты». Они оба выставлялись, что-то продавалось… Но недостаточно, чтобы обеспечить двоих взрослых.
Однако Майя как-то крутилась, хватала заказы везде, где можно. Поклонилась в ножки Антонине Мартыновой – и та сосватала ее в детское издательство. Платили издатели, конечно, сущие копейки, зато эти копейки поступали регулярно. Майя иллюстрировала бесконечную серию сказок о приключениях лисенка Острохвоста, принадлежавшую перу старенькой писательницы, и молилась, чтобы старушка не померла. Острохвост как-никак подкармливал их семью.
А потом родился Левушка. Хрупкая лисья спина больше не могла выносить такой тяжести.
– Колесников, найди нормальную работу! – просила Майя.
– У меня есть нормальная работа! – кричал муж. – Я художник!
– Так рисуй то, что нравится людям, а не только тебе!
– Хочешь, чтобы я продался тупой публике? Ты понимаешь, что гонишь меня на панель?
– Почему на панель? – возражала Майя. – Я сегодня видела объявление: троллейбусному парку требуются водители…
Андрей хлопал дверью и уходил.
Молока в груди было мало, детские смеси для кормления стоили денег… Майя бегала по подружкам, занимая в долг, но долги нужно отдавать.
Тогда Майя вспомнила слова своего бывшего преподавателя.
«Вы все будете рисовать букетики…»
Она забросила картины, над которыми работала, и стала набивать руку на букетах. Ромашки, васильки, розы… Получалось мило, женственно, однако чего-то не хватало. Пока наконец ей не попался на глаза куст розовых пионов перед домом. Майя долго смотрела на распустившиеся махровые бутоны, затем отломила один и унесла к себе.
В мастерской она поставила его в бутылку и, глядя, как солнце купается в пышных лепестках, словно воробей в густой пыли, поняла – вон оно!
Майя принялась штамповать букеты. Три пиона в стеклянной вазе, максимум пять… Больше не нужно. Формат – альбомный лист, чтобы можно было повесить везде, от кухни до туалета.
И дело с пионами пошло!
Спустя недолгое время она добилась того, что отличает обычного художника от профессионала: экономности. Экономности краски, экономности движений. Теперь на одну картину у нее уходило не больше трех часов. Быстрые точные мазки: раз – готов лепесток, два – готов другой, три – росчерк длинного стебля! Несколько лет спустя она могла бы на спор нарисовать букет с закрытыми глазами. Но на людях Майя держала марку художницы, работающей трудно. То, что дается легко, не ценится. И она рассказывала, как подолгу выбирает правильные пионы, ждет утреннего света, чтобы раскрыть особенную красоту, свойственную лишь этим цветам, часами призывает вдохновение, настраивается с помощью музыки и медитаций…
После долгих сомнений она решилась вложить средства в рекламу. Известный женский журнал опубликовал статью, названную «Королева роз». Конечно, пион не роза, но как эффектно звучит!
В статье рассказывалось, что художница долго не могла забеременеть и страдала от этого. Однажды она увидела во сне плотно сомкнутый бутон пиона; когда он распустился, внутри оказался крошечный младенец. Тогда женщина отправилась в село, где прошло ее детство, и стала сажать вокруг старой церкви пионы. В тот день, когда они расцвели, она узнала, что ждет ребенка. Художница испытала невероятное потрясение и дала обет, что увековечит в своих полотнах божественный цветок, подаривший ей младенца.
Зачем нужно было ехать именно в село и что мешало облагородить палисадник перед домом, в статье не объяснялось. Кроме того, Майя, придумавшая эту бредятину от начала до конца, позабыла упомянуть о существовании мужа. А вот фраза «божественный цветок, подаривший ей младенца», вошла в статью целиком, из-за чего у читателя статьи невольно создавалось впечатление, будто художница родила вследствие непорочного зачатия.
Вложение оказалось не напрасным. Продажи росли.
Появились деньги на смеси, на фрукты, на новый комбинезон Левушке…
Андрей твердил, что Майя продала себя, разменяла богом данный талант на штамповку.
– Каждый мой букет – это вклад в медстраховку, – спокойно возражала Майя. – Ты зубы лечил в прошлом месяце? Лечил. Считай, у тебя во рту три моих пиона.
– Попрекаешь меня деньгами? – ярился Колесников.
– И не забудь про новые ботинки!
Ботинки тоже были куплены из «пионовых» денег.
Характер у Колесникова портился с каждым годом. Одно утешение: он часто оставался с Левушкой и оказался заботливым отцом. Но простить успеха «пионовой аферы» собственной жене не смог. «Почему аферы? – недоумевала Майя. – Я всего лишь даю людям то, что они хотят получить».
Со временем она подвела теоретическую базу под свой промысел. Всем нужна красота. Она, Майя, дарит замученным женщинам, которые по шесть месяцев проводят в обесцвеченном холодном мире, частичку лета. И что в том плохого? Пусть ее картинки – не высокое искусство, но они… милы! Да-да, милы и трогательны. В точности как сама Майя.
Она развелась бы с мужем, едва встала на ноги. Вот только мастерская… Которая полагалась Колесникову как члену Союза художников,
