Постепенно в голове Альберта Ивановича созрел план. Он вычеркивает Макруи из списка живых и обставляет дело таким образом, будто убийство совершил тот самый вор-«домушник» Кочет, что, по мнению следователя Михеева, ведущего это дело, убил Аиду, а также ограбил квартиры на улицах Верхней Первомайской и 15-й Парковой. Следствие в деле убийства Аиды Крохиной идет по ложному следу, на него и на Крохина у Михеева ничего нет и быть не может, так что одним преступлением больше, одним меньше – все равно на «домушника» Кочета Михеев все и повесит, раз больше не на кого.
Ну а что касается этого пронырливого журналиста Аристарха Русакова, любящего задавать каверзные вопросы, то и у него никаких улик на Юрия Крохина и него, Альберта Киприани, не имеется, а из одних версий и предположений, как говорится, дела не сошьешь. Кроме того, надо как-то изловчиться и взять действия этого Русакова на контроль, то есть поставить его на «прослушку». И тогда про все телодвижения этого Русакова, включая намерения, чаяния и даже мысли, можно будет знать и как-то им противостоять, если они вдруг пойдут вразрез с начертанным планом.
Когда у Киприани вызрел план, у него просто зачесались руки побыстрее его осуществить. Не раз он останавливал себя, чтобы после очередного унижения со стороны Макруи не кинуться на нее с кулаками и не придушить на месте. Однако эмоции могли и помешать, а план свой осуществить надлежало с холодным и трезвым рассудком. Кроме того, надлежало приготовить себе надежное алиби.
Благоприятная ситуация для осуществления задуманного плана сложилась вечером 22 декабря – в то самое время, когда я, Аристарх Русаков, заканчивал беседу с судмедэкспертом Стрелковой, принявшей меня за сотрудника Следственного комитета. В офисе детективного агентства «Алиби» между двумя его сотрудниками состоялся разговор, свидетелем которого стал Киприани. Нарочно это получилось у Альберта Ивановича или случайно – неведомо, да и не суть важно. А важно то, что он слышал, как один из его сотрудников просил другого подменить его на ночном дежурстве по наружному наблюдению за одним из фигурантов, который был в разработке детективного агентства.
– Ну не могу я сегодня никак, понимаешь ты меня? – говорил один другому. – Я день-то едва выстоял, башка просто раскалывается, тошнит все время. Понос раз десять уже прошибал, сил никаких не осталось. Отравился, наверное, какой-то дрянью. А тут еще в ночь выходить. Не потяну просто…
– Да понимаю я, – отвечал другой. – Но сегодня день рождения у жены. Гости придут. Юбилей у нее, понимаешь? Ну, как ты думаешь, насколько сильно она обрадуется, если я в этот день уйду на ночь? У нас и так отношения с ней… не очень…
– Проблемы? – подошел к своим сотрудникам руководитель детективного агентства.
– Да вот, Альберт Иванович, никак не можем решить, кому сегодня в ночь выходить, – ответил один из сотрудников.
– А что такое? – поинтересовался Киприани.
– Вася подмениться хочет, приболел не на шутку, а я не могу: день рождения жены сегодня. Юбилей у нее, и я обещал быть… Не поймет она, если я не приду. А свободных сотрудников больше нет.
– Ну, раз вы оба не можете, давайте я по «наружке» отработаю, – предложил Киприани.
– Альберт Иванович! – едва ли не хором воскликнули сотрудники. – Вы не шеф, вы мечта!
– Оба должны будете, – усмехнулся Киприани.
22 декабря в восемь вечера Альберт Иванович подъехал на своей машине к дому фигуранта и поставил ее едва ли не на самом видном месте. Просидев в машине до половины одиннадцатого и дождавшись, когда двор дома совершенно опустеет, он вышел из своего авто, закрыл его и пешком направился к своему дому. Пройдя пару километров дворами, Киприани приметил «жигуленок» шестой модели, крепко припорошенный снегом. Наспех смахнув снег со стекол, открыл его едва ли не ногтем, быстро отключил сигнализацию, завелся где-то с третьего раза и вырулил на трассу.
Машину он оставил во дворе опять-таки за несколько кварталов до своего дома, минут десять ему понадобилось, чтобы до него дойти, после чего, оглядевшись и убедившись, что видеть его никто не может, он вошел в подъезд.
Дойдя до дверей своей квартиры, Альберт Иванович несколько мгновений постоял, прислушиваясь к звукам, и, ничего не услышав, кроме стука собственного сердца, открыл ее.
Было тихо, как это бывает только по ночам.
Киприани снял обувь, короткую дубленку и прошел, неслышно ступая, в спальню. Макруи лежала на широкой тахте, прямо посередине, раскинув руки и шумно дыша. Альберт Иванович автоматически отметил для себя, что, если бы он сейчас разделся и вознамерился лечь спать, места ему ни справа, ни слева от супруги не хватило бы.
Эта раздражающая мысль, пришедшая сама собой, укрепила в желании сделать то, что он задумал. Душить ее подушкой или убивать как-то по-тихому он не собирался. Ограбление надлежало обставить с соответствующими декорациями, как в случае с Аидой Крохиной: вор убивает хозяйку квартиры как свидетельницу, поскольку она застает его в момент совершения преступления. И тогда стрелки снова переведут на вора-рецидивиста Пашу Кочета. Что и следовало доказать…
Выйдя из спальни в зал, Альберт Иванович стал открывать дверцы книжного шкафа и двигать кресла нарочито шумно. Потом прошел в кабинет и принялся выдвигать ящики письменного стола, вытряхивая их содержимое на столешницу. Эти его действия, естественно, разбудили благоверную Макруи Патвакановну. В ночной рубашке, плотно обтягивающей ее жирное тело, она прошла сначала в зал, а потом в кабинет и увидела мужа.
– Что ты делаешь? – спросила она его удивленно. – Громыхаешь тут… Я же сплю!
– Мне… это… надо… тут… – не нашелся, что ответить, Альберт Иванович.
– Чего тебе надо! Тебе меня разбудить было надо! Чтобы я до утра больше не могла заснуть, а потом у меня болела голова! Ты этого хочешь? – накинулась на него Макруи. Ее лицо от гнева побелело, а под крупным носом еще заметнее проступили черные волоски, грубое тело колыхалось под ночной рубашкой волнами жирных складок.
– Нет… я просто хочу… – начал было виновато Альберт Иванович, но Макруи Патвакановна не дала ему договорить.
– А-а-а, я знаю, чего ты хочешь, – злобно блеснула она глазами, все более распаляясь. – Ты смерти моей хочешь… Чтобы потом, кобель проклятый, привести в этот дом развратную молоденькую сучку… В мой дом, заметь! Так вот тебе! – Макруи Патвакановна соорудила кукиш и сунула его прямо под нос Альберту Ивановичу.
Киприани машинально отпрянул. Его лицо скривила гримаса брезгливости, мновенно перешедшая в выражение безграничной ненависти. Злоба в глазах Макруи сменилась испугом. Она, насколько это позволяла ее комплекция, быстро повернулась в попытке выбежать из кабинета, но было поздно: рука Альберта Ивановича уже крепко сжимала схваченный со стола литой бронзовый подсвечник в виде «Кота в сапогах». Быстро размахнувшись, он резко стукнул Макруи подсвечником по темечку. Она вскинула руки, пошатнулась, но выстояла и сделала спасительный шаг к двери. Киприани уже бездумно, как будто им управляла какая-то злая и неведомая сила, прыгнул вправо, преградив ей путь, и со всего размаха ударил жену углом подставки подсвечника в висок. Удар оказался настолько сильным, что женщину отбросило назад, и она стукнулась о коричневый шкаф-«солдатик» с папками. Макруи булькнула горлом, после чего мягко рухнула на пол, нелепо задрав толстые ноги, а через секунду медленно, как это бывает в замедленном кино, опустила их на пол. В какой-то момент Альберту Ивановичу стало жалко супругу, но это чувство тотчас утонуло в накопленной ненависти…
Постояв какое-то время над телом жены и убедившись, что она не дышит, владелец детективного агентства «Алиби» Альберт Иванович Киприани вытер носовым платком подсвечник и поставил его на край письменного стола. Затем осмотрел свою одежду и руки: крови нигде не было. После этого достал из потайного ящичка письменного стола деньги, прошел в спальню, забрал золотой браслет в виде змейки, который он семь лет назад подарил на день рождения супруге, прихватил золотые часы Макруи, платиновые сережки и золотой перстень рода Меликян с изображением креста в обрамлении порванных звеньев цепи. Все это Альберт Иванович завернул в носовой платок, сунул его в карман и вышел из кабинета.
Он прошел через зал в прихожую, надел ботинки и дубленку, неслышно открыл входную дверь, прислушиваясь к приглушенным звукам, вытер дверные ручки рукавом дубленки, стирая свои отпечатки на тот случай, если Макруи вдруг обнаружат раньше его возвращения утром, и отбыл в одному ему известном направлении…
