что этот дурак получит народного.
– Итак, вы подтверждаете факт любовных отношений с Лаврентьевым и то, что за кулисами в конце первого акта он ждал вас, чтобы уединиться? – подытожила Стерхова.
– Подтверждаю.
– Еще что-нибудь можете рассказать?
– О том вечере, о спектакле или о гибели Тепляковой? – деловито осведомилась Тубеншляк.
– Меня интересует все, что касается этого дела.
– Помнится, я хотела в туалет, когда сидела в карете. И пока Лаврентьев разговаривал, по-быстрому сбегала.
Выдержав приличную паузу, Стерхова недоуменно спросила:
– Разговаривал? С кем?
– Кажется, с мужиком, я видела его рукав и плечо. Он стоял возле Лаврентьева, вплотную к кулисе. Ну а когда вернулась из туалета, его уже не было.
– Как же так… – растерялась Анна. – Никто из свидетелей не упоминал об этом человеке. Его видели только вы.
– Мне нет до этого дела, – сказала Тубеншляк и добавила: – Я видела его. Это точно.
На этом их разговор закончился, и Анна тут же набрала номер директрисы театра.
– Гликерия Львовна, здравствуйте, это Стерхова. Скажите, когда артист Лаврентьев будет играть? В какой день?
– В ближайшую неделю вы его не найдете. Он заболел, и мы ставим замены.
– С ним что-то серьезное?
– Точно не знаю. Но если отказался играть, значит, серьезно.
– Можете дать его домашний адрес?
– Вообще-то мы никому не даем адреса артистов, но вы же – другое дело. Записывайте!
Спустя пять минут Анна Стерхова мчалась на машине в сторону бульвара Новаторов, где проживал Лаврентьев. Несколько раз в дороге она пыталась дозвониться до него, но он не отвечал. Дверь ей тоже не открыли, и, судя по мертвой тишине, в квартире не было ни души.
Вернувшись в машину, Анна какое-то время сидела за рулем, бездумно уставившись на коричневую дверь подъезда. В этот момент ее телефон зазвонил, и на экране высветилось имя Аксенова. Сначала решила не отвечать, но потом все же взяла трубку.
– Послушай! – Голос Дениса звучал взволнованно. – Это была нелепая случайность! Мы взрослые люди. Я могу все объяснить!
– Больше… мне… не звони, – раздельно проговорила Анна и дала отбой.
Второй звонок прозвучал через несколько секунд, и это снова был Аксенов.
– Аня! Не будь идиоткой! – взорвался он. – Выслушай меня!
– Мне это уже неинтересно, – сказала Анна.
– Екатерина и я… – начал Денис, но Стерхова отключилась.
С минуту посидев в тишине, она решила ехать в театр, чтобы разузнать, куда мог деться Лаврентьев.
Всю дорогу, а это с учетом пробок без малого сорок минут, она думала про Аксенова. Что-то болезненное и писклявое внутри нее тихо нашептывало: позвони ему, выслушай, вдруг все не так плохо, как показалось. Но привычная выдержка и дурацкое правило не менять решений удерживали Анну от проявления слабости.
«Что сделано, то сделано. Сам виноват. Обратной дороги нет», – говорила она себе.
Да и что это за потеря? Все закончилось, не начавшись. Конечно, ей было больно, и боль быстро не пройдет. Но, если бы она увязла в этих отношениях по самые уши – тогда была бы беда.
Добравшись до театра, Стерхова сразу направилась в костюмерный цех, чтобы получить от Кочетковой полезную информацию. Она застала костюмершу в хранилище, где та перебирала костюмы.
– Мария Егоровна! Мне необходимо узнать, где Лаврентьев!
Старуха мимоходом обняла Анну и пробормотала:
– Кто ж его знает…
– Есть у него друзья?
– У Сан Саныча спроси, они вечно любезничают. Оба рыбаки, про блесны и удочки рассуждают.
– Где он сейчас?
– Где-же еще… У себя, в бутафорской. – Мария Егоровна потянулась, чтобы повесить костюмы на перекладину. Анна подхватила их и помогла крючкам от вешалок зацепиться, после чего вышла в коридор и двинулась в бутафорскую.
Сан Саныч сидел за своим рабочим столом, похожим на видавший виды верстак, и красил в синий цвет небольшую болванку размером с голову. Увидев Анну, он отложил кисть, поднялся и тщательно вытер ветошкой руки.
– Ну иди сюда, оладушка. Хоть обниму тебя.
Стерхова привычно прильнула к нему и тут же отступила.
– Я к вам по делу. Говорят, вы с Лаврентьевым в дружеских отношениях. Знаете, где он сейчас?
– Официально – на больничном. Неофициально, между нами, в Карелии на лесных озерах.
– Что он там делает? – разочарованно спросила Стерхова.
– Рыбу ловит. Я сам ему жерлицы, блесны и мормышки готовил.
– Из-за рыбалки он отказался играть в спектаклях? Я слышала, что для актеров это святое.
– Не в его возрасте. Петрович, конечно, хорохорится, но отдыхать тоже надо – сердчишко пошаливает.
– С ним можно связаться по телефону?
– Не получится. На озерах в Карелии связи нет. Жди, покуда вернется.
– Как некстати! – сказала Стерхова.
Сан Саныч по-доброму улыбнулся.
– Погоди-ка, сейчас я тебе подниму настроение. – Он откинул крышку фанерного сундука и достал оттуда виноградную гроздь из резиновой смолы. – Помню-помню, как в детстве ты отщипывала от нее нижние ягодки.
– И пробовала их на вкус, – улыбнулась Анна. – Не верила, что они ненастоящие.
– И это еще не все. – Старик достал из сундука картонную корону, обклеенную золотой фольгой и фальшивыми драгоценными камнями. – Помнишь такую?
– Еще бы не помнить. Она по ночам мне снилась. Корона принцессы из сказки «Двенадцать месяцев».
– Дарю тебе ее, оладушка. Владей. – Сан Саныч надел на ее голову корону и расстроенно крякнул. – Эх, мала стала. А когда-то была впору.
– Спасибо, Сан Саныч! – Анна обняла старика.
От удовольствия и, главное, от ее реакции он разволновался, его лицо порозовело. Стерхова вспомнила, что во времена ее детства он как-то рассказывал о пожаре, в котором чуть не сгорел. На лице Сан Саныча остались шрамы и ожоги, которые особенно проявлялись, когда он волновался или сердился.
– Значит, нужно подождать. – Она повторила его слова про Лаврентьева.
– Жди, милая, жди. Скоро вернется, тогда и поговорите, – миролюбиво сказал Сан Саныч.
В этот момент дверь бутафорской распахнулась и на пороге появился машинист сцены Гончаренко. Заметив Анну, он выпалил:
– Вот вы где! Можем поговорить?
– Идемте! – Она вышла из бутафорской и зашагала по коридору в сторону сцены. Там, чуть-чуть не дойдя до кулис, остановилась:
– Что случилось?
Гончаренко сдвинул кепку на лоб и почесал в затылке.
– Вспомнил одну заковыку. Не знаю, стоит ли говорить.
– Говорите, а я сама разберусь.
– В тот вечер, когда подносил сумки Тепляковой. Помните, я рассказывал?
– Конечно, помню. И что?
– Она попросила, и я думал, что продукты. В те времена все запасались. Что где ухватят, волокут сначала в театр, а потом домой. С продуктами было туго.
– Так в чем же вопрос? Что было в сумках Тепляковой?
– Точно не продукты.
– А что?
– Одна была застегнута, что в ней, я не видел.
– Их было две, насколько я
