– Но теперь опухоли нет.
– Это не важно, Джек. Я подсел на убийства.
Он ухмыльнулся, глаза его были черными и безжизненными, как у акулы.
Я встала, не желая слушать его дальше. Я узнала все, что хотела.
– Уже уходишь, Джек? Но я еще не рассказал тебе о своих планах.
– О каких планах?
– О том, что я собираюсь делать, когда выйду на свободу. Я найду тебя, Джек. – Он высунул язык и скованными руками стал тереть свой пах. – Мы отлично проведем время, лейтенант. У меня есть кое-какие задумки по поводу тебя и твоего жирного напарника. Я и раньше ненавидел тебя за то, что ты не пустила меня в отдел расследований. А после того как ты упекла меня сюда, я ненавижу тебя еще больше. И скоро я доберусь до тебя.
Я повернулась к нему спиной и старалась дойти до двери, не выдав сильной дрожи.
– Не волнуйся, Джек. Это будет не сразу. Сначала я убью всех, кто тебе дорог.
Я громко постучала по двери.
– Передай приветы мамочке и своему другу, Джек. Скоро увидимся.
Я снова постучала, и Карвер отпер дверь.
– Все нормально, лейтенант?
Я кивнула. Но все было ненормально. Руки у меня тряслись, я едва могла подавить тошноту.
– Джек? – взволнованно спросил Эрб.
– Он лжет, Эрб. Все время лжет. Его нельзя выпускать.
– Что там случилось? У тебя есть запись?
Я посмотрела ему в глаза, схватила за руки и сжала изо всех сил.
– Нельзя его выпускать, Эрб. Нельзя. Ни за что!
– Открыть одиннадцатую камеру.
– Открываю одиннадцатую камеру.
Замок с лязгом срабатывает, дверь в камеру открывается. Фуллер оглядывает охранника, ведущего его. Тот на голову ниже, и у него такая тонкая шея, что он мог бы задушить его одной рукой.
Охранник снимает с Фуллера кандалы, в это время второй охранник, толстый парень с лицом, похожим на морду бульдога, стоит наготове с газовым баллончиком.
«Продолжай строить из себя крутого, придурок. Если я захочу, то отберу у тебя дубинку и засуну тебе же в задницу, так далеко, что у тебя изо рта запахнет дерьмом».
– Спасибо, – вместо этого говорит Фуллер. Он улыбается, продолжая играть свою роль. Худой охранник снимает с него наручники, и Фуллер входит в камеру. Она крошечная, тесная. Один угол занимает металлический унитаз без стульчака, рядом с ним металлический умывальник. В другом углу приделана койка, на ней лежит толстый матрац.
В камере нет места, чтобы делать нормальные отжимания, поэтому Фуллеру приходится положить ноги на умывальник.
– Один, два, три, четыре…
Каждый раз, касаясь подбородком пола, он чувствовал, как тело начинает разогреваться. Его лицо краснеет, он улыбается. «Ну и лицо было у Джека. Чуть не описалась от страха».
– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…
Фуллер смотрит на койку. В матраце маленький разрез вдоль шва, где лежат кусочки лука и некоторые другие предметы. Те, что помогут разыграть в суде настоящее представление.
– Тридцать семь, тридцать восемь…
Завтра на проверке детектором тоже будет весело. У него специально для этого припасена скоба от степлера, которую он вытащил из бумаг адвоката. Этого достаточно, чтобы легко пройти тест.
– Шестьдесят пять, шестьдесят шесть…
Все идет так, как он хотел. Наконец-то его жена-сука мертва. Через адвоката он передал Рашло, чтобы тот молчал – и лягушонок точно ничего не скажет. Если все и дальше пойдет, как надо, то Фуллер скоро выйдет на свободу – возможно, через пару недель. Вот тогда он заглянет к Джек – выполнит свое обещание.
– Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один…
Только одно его беспокоит. Хотя доктора уверяют, что опухоль удалена полностью, у него все равно иногда болит голова. Боли не такие сильные, как раньше, но они усилились за последнюю пару недель.
– Сто двадцать, сто двадцать один…
Пока что аспирин помогает. Но он чувствует, что это ненадолго. Придется снова убивать. Скоро.
– Сто пятьдесят.
Фуллер снимает ноги с умывальника, встает и потягивается, упираясь кулаками в потолок. Он тяжело дышит, во рту металлический привкус – он прикусил язык.
Этот вкус возбуждает.
После минутного отдыха Фуллер снова кладет ноги на умывальник и начинает новую серию отжиманий. Зубами он раздирает царапину на языке, делая ее больше.
– Двадцать, двадцать один…
Он закрывает глаза, представляя, что пьет кровь Джеки Дэниелс.
Я позвонила Либби из машины Эрба и вкратце рассказала W ей о разговоре.
– Я знала, что он нас дурачит! – возбужденно воскликнула она.
– Но у нас нет улик.
– Зато теперь мы знаем об этом наверняка, так что скоро найдем и улики. У нас прекрасный эксперт, завтра он будет проверять Фуллера на детекторе лжи. Это он тогда раскусил Тэда Банди. Он и Фуллера поймает. Ты здорово постаралась, Джек.
– Спасибо.
Хотя сама я не думала, что все получилось здорово. Я чувствовала себя так, будто мне надрали задницу.
– Ты хочешь при этом присутствовать? Завтра?
– На проверке?
– Да. Это должно подействовать на Фуллера.
Я хотела отказаться. У меня не было желания видеть его. Фуллер вызывал во мне чувство, о котором я старалась не думать. Чувство страха.
В критических ситуациях полицейскому необходима порция страха. Это вызывает приток адреналина, ускоряет реакцию. Когда несколько месяцев назад я стреляла в Фуллера, мне было страшно. Но тогда страх помогал мне, обостряя чувства, принуждая меня действовать машинально, как на тренировках.
Но теперь тошнота, вспотевшие ладони, сухость во рту не помогали, а лишь заставляли меня еще сильнее нервничать.
– Джек? Ты меня слушаешь?
– Я только что вернулась на работу, Либби. Я не знаю, что мне предстоит делать завтра.
– Проверка на детекторе завтра в девять утра, в одиннадцатом отделении тюрьмы. Я поговорю с Бейнсом, чтобы он освободил тебя на это время.
– Спасибо, – выдавила я. – Тогда до завтра.
Эрб остановился у светофора, посмотрел на меня:
– Джек? Ты выглядишь неважно.
– Все нормально.
– Он сильно тебя расстроил? Фуллер?
Я попыталась улыбнуться:
– Да нет, конечно. Я просто устала, Эрб. И все. Загорелся зеленый, но Эрб не двинулся с места.
– Я же знаю тебя, Джек. Ты сама не своя.
Чтобы не отвечать, я решила поменяться ролями.
– Я? Это у тебя, кажется, кризис среднего возраста, а ты об этом отказываешься говорить.
Кто-то сзади посигналил.
– У меня не кризис среднего возраста.
– Ну, тогда мужская менопауза.
– Дело не в этом. Мы с Бернис просто расходимся во мнениях.
– Расходитесь во мнениях? Эрб, вы женаты уже двадцать лет.
Эрб отвернулся к окну:
– Наверное, двадцать лет – это слишком долго.
Кто-то снова просигналил. Эрб утопил педаль, машина завизжала шинами по асфальту.
Я закрыла глаза и подумала о вчерашнем дне. Тогда меня волновало только то, какую пиццу заказать, смогу ли снова заняться любовью и не привыкну ли я к снотворному. За ночь мои проблемы утроились. И в качестве вишенки на верхушке торта выступал Фуллер – психопат, который скоро выйдет на свободу и начнет убивать всех дорогих мне людей.
Весь остаток пути до участка мы с Эрбом молчали. Я отправилась в свой кабинет, посмотрела на кучу бумаг, скопившихся на моем столе за три месяца, и отодвинула их в сторону, чтобы написать рапорт.
Через час я оставила свое сочинение у Бейнса на столе и решила заняться бумагами, но так и не смогла заставить себя приступить к ним и решила ехать домой.
Зайдя в подъезд, я с раздражением услышала музыку, заполнившую коридор на моем этаже. Джаз, играл кто-то очень громко. Я подумала было вломиться в дверь, размахивая значком, но когда определила источник звука, то поняла, что значок мне не поможет.
– Мама?
Когда я открыла входную дверь, музыка стала еще громче. Мне никогда не нравился джаз – я предпочитаю более спокойную музыку. И мне не нравилось пианино, потому что в детстве в течение двух лет меня силком заставляли играть на нем – мама считала, что это формирует характер.
В гостиной меня ожидал еще один неприятный сюрприз. Диван был развернут по-другому, не так, как утром. Теперь на нем прибавились три розовые подушки, а на моем окне появились такого же цвета новые шторы.
Розовый цвет я люблю так же сильно, как джаз и пианино.
Я нажала кнопку «Стоп» на панели музыкального центра.
– Мам?
– Я в спальне.
Глубоко вздохнув, я вошла в спальню. Мама вешала на стену картину – один из тех рисунков в рамке, которые можно купить за двадцать баксов в любом магазине. На этом был изображен полосатый кот с розовым бантом на шее, играющий с мотком пряжи.
– Привет, Жаклин. Что случилось с Мидори?
– Мидори?
