его, не бросал небрежно на спинку стула и не бросался танцевать лезгинку.
Все это произошло позже. Но тогда, после моих слов, Азам вышел ко мне из рычащего чеченского круга и с достоинством принял подарок из моих рук. Он освободил костюм от подарочной упаковки, развернул его, приложил к себе сначала брюки (те пришлись впору), а потом набросил на плечи пиджак (и тот тоже сел как влитой). После этого он повернулся к гостям – картинно разведя руки и сверкая торжествующей усмешкой.
Гости подняли восторженный вой – иначе эти звуки и не назвать, честное слово – и полезли за пистолетами, чтобы пальбой в воздух охладить свой звериный восторг.
Азам остановил их царственным взмахом руки и обратил свой взор ко мне. Почему-то я сразу понял, что он собирается сделать, а, поняв, успел выдохнуть и зажмуриться.
В следующую секунду Азам уже расцеловывал меня – церемонно, в обе щеки. Гости улюлюкали, диско-шар слепил мне глаза, а земля уходила из-под ног. Я помню еще, что мне поднесли рог, в котором был, кажется, коньяк, и именинник повелел пить до дна. После этого, неожиданно, все закончилось.
Я оказался на улице. Из-за двери ООО «Арег» продолжали доноситься звуки веселья, но все это уже меня не касалось. Они не подали белого брата на обед – вот что было важно, поэтому я, окрыленный, спешил убраться из этого места прочь.
Роковому событию еще только суждено было произойти. Ровно через три часа после моего отъезда Азам в запале швырнет свой пиджак на пол, а кто-то из гостей разглядит на подкладке бирку с русской надписью.
– Азам! – завопит он. – Тебя обманули! Это не настоящий Армани!
И тогда вся празднующая кодла достанет оружие и двинется на поиски обидчика…
Москва, Хитровка, съемная квартира
Сначала кажется, что это во сне. Звонкую трель издают эти неземные создания из сна. ДЗИИНЬ. ДЗИИНЬ. ДЗИИНЬ.
Потом реальность накатывает. Федор Глухов раскрывает глаза и пытается понять, в чем дело.
ДЗИИНЬ. ДЗИИНЬ. ДЗИИНЬ.
Он лежит у себя дома, в собственной кровати.
Он не помнит, что происходило в последние 24 часа.
Он не помнит, как он оказался дома.
Он поднимает голову и оглядывает себя, лежащего, и комнату вокруг.
Крови нет. Это хороший знак.
Он пробует сжимать и разжимать кулаки. Те послушно проделывают нужное.
Он двигает ногой. Нога двигается.
Моргает.
Трясет головой.
ДЗИИНЬ.
Федор Глухов понимает, что звуки издает его дверной звонок и – судя по настойчивости – визитер желает увидеть его, во что бы то ни стало.
Сколько сейчас времени? Федор шарит рукой у кровати в поисках мобильника, находит его, подносит к глазам и смотрит на табло. На табло 13.54. Разгар дня.
Он думает, кто бы это мог быть, с той стороны двери? И что ему нужно? Федор отчетливо помнит, что отдавал квартплату за грядущий месяц своей квартирной хозяйке, а еще – показывал ей оплаченные счета, улыбался и в мыслях желал спровадить ее побыстрее – одним словом, решает он, звонивший не может быть квартирной хозяйкой. Проблема квартирной хозяйки была решена два дня назад.
Успокоенный, он вновь закрывает глаза и надеется, что сон сейчас вернется. Однако неизвестный визитер не намерен сдаваться – мерзкие трели дверного звонка раздаются вновь и вновь.
Девушка? «Это же может быть девушка?», – тешит себя благостной мыслью Федор. Та – в изящной шляпке и маечке, похожей на тельняшку, из вчерашней «Солянки». Он видел, как она на него смотрела. Он помнит, как она с придыханием, поддевая ногтем одну из лямок своей майки и сбрасывая ее с плеча, просила сфотографировать ее. Что если это она? Явилась требовать фотографии? Федор морщит лоб, но не может вспомнить, согласился ли он в итоге сделать ее фото. Очень может быть, что нет. Но ему хочется думать, что это она, и этим утром она будет как нельзя кстати – со своим теплом, белыми худыми ножками и воркующим голоском. Она будет как лекарство, как бомбардировка любовью – она будет осязаемым человеческим существом, потому что, если быть до конца честным, то Федор Глухов разбит и подавлен, и он до сих пор не может понять, где граница между реальностью и наркотическим дурманом. И сейчас – едва проснувшись – он клянет, что есть силы, человека, подсунувшего ему вчера это чертово ЛСД.
Хромая на затекших ногах открывать дверь, Федор мельком заглядывает в зеркало. Его лицо кажется ему вполне удовлетворительным, но вот то, что происходит дальше, отнюдь не удовлетворяет его.
Все дело в том, что когда Федор Глухов, фотограф, распахивает дверь, то обнаруживает там неизвестного человека скользкой европейской внешности в сером костюме от «Ива Сен Лорана». И он, этот человек, тычет ему в лицо каким-то зловещим удостоверением и орет, выплевывая Федору в лицо маленькие брызги слюны:
– Ю АР АНДЕР АРРЕСТ!
– Что? – Федор пятится вглубь квартиры, спотыкается, роняет спиной какую-то вещь. – Что вы такое говорите?
Человек наседает – его удостоверение в вытянутой руке едва не касается переносицы Федора, и все это выглядит так, словно снимают фильм про экзоцризм, где священник, ткнув в нос помешанного священной Библией, изгоняет из того дьявола. Только священники не матерятся в этих фильмах, а человек с удостоверением матерится, да еще как, и видно, что именно эта часть работы – та, где начинается интернациональная, понятная всему миру матерщина – и доставляет ему особенное удовольствие.
– Ю ар андер арест, мазефакинг эссхол!
Федор успевает разглядеть штемпель на документе, которым его только что пригвоздили к стенке. Он видит эти черные буквы – И-Н-Т-Е-Р-П-О-Л, и понимает что влип, но, убей, не может вспомнить за что.
Это все чертово
проклятое
будь оно двадцать восемь раз неладно
ЛСД.
Это оно впутало Федора в сомнительные делишки.
Это оно стерло из его памяти последние сутки.
Это все оно. Оно. Оно.
Федор Глухов хочет отползти назад и скребет ногами по полу, но вот незадача – сзади как раз стена, съемные московские квартирки имеют обыкновение быстро заканчиваться – и стена упирается ему в спину, и срывает отступление.
– За что? – произносит ошалевший Федор Глухов – шепотом – и сам изумляется, как печально и безнадежно у него это вышло. Словно он и впрямь замешан в кровавых преступлениях, и теперь его прижучили, взяли за мягкое место.
Человек начинает отвечать ему по-французски, очень быстро, и в ответ Федор только хлопает глазами и не может разобрать ни слова. Он очень давно хотел выучить французский, этот язык мира моды. Он
