— Отпустите меня. — Девочка уставилась на темную фигуру, возвышавшуюся над ней. Белый клобук выглядел как снежная шапка над Гималаями.
— Я вижу, ты совсем истлела изнутри, как китайский фонарик, — ласково погладила рыжие вихры Сара: — Скажи мне, дитя, что тебя так гложет?
— Страх.
— Но ведь мы рядом! И сестры, и остальные дети! Бог с тобой, дитя мое, пребывает всегда, чего же ты боишься? Ничто тебе не угрожает, никто не придет сюда. Я наводила справки, на улице думают, что ты погибла.
— Я боюсь не того, что снаружи, — залитые красным маслом глаза смотрели сквозь монахиню, — а того, что внутри меня.
— Поэтому ты не спишь, — сделала заключение сестра.
Кассандра дрожала, скрюченными белыми пальцами то и дело отирала влажный лоб. Выпуклая вена перечеркивала голубоватую кожу под копной мокрой соломы рыжих волос.
— Вы никогда не чувствовали, что во тьме, когда все спят, когда сон сковывает и обволакивает обычный мир, к вам подкрадывается что-то… К вам приникает нечто чужое?
Ребенок смотрел в темноту за креслом хозяйки кабинета. Усилием воли подавив желание оглянуться, сестра Сара погладила сырые вихры девочки.
— Так вот. У меня все как раз наоборот. Я и есть та тьма, которая прилипает к тому, что осталось от меня.
Монахиня смотрела на это несчастное создание. Если бы к жалости не примешивалось нечто… Отвращение. Точно! Именно отвращение чувствовала сестра к этому невинному ребенку. Огромных усилий и самой большой концентрации веры требовалось сестре, чтобы преодолеть непереносимое чувство гадливости и попытаться сострадать этому несчастному созданию.
Поистине Господь оставил этого недочеловека, эту пустую уже оболочку на растерзание демонам. Возможно, по делам ее, да! Но за что он так испытывает бедную Сару и заставляет сострадать Кассандре?!
Поселившись в приюте и прожив там кое-как почти уже год, девочка не забывала Собаку. Время от времени она выходила по ночам и подкармливала тем, что удавалось стащить из столовой или кухни. В ту ночь Кэсси опять вышла к Собаке, неизвестно каким чутьем поняв, что ее ждут.
Сначала предстоял долгий тоскливый проход по спальне. Белые занавесы дортуаров походили на мыльные пузыри, мутные в лунном свете. Пузыри едва не лопались от снов таившихся в них девочек, чьи неясные силуэты темнели на белых простынях.
Но, выглянув за ворота, Кассандра не увидела боязливой тени, настороженно жавшейся к земле. Осторожно посвистев, она позвала тихим шепотом: «Собака, эй! Где тебя черти носят? Сейчас же выползай, трусливая тварь».
Ни шороха, ни звука. Решившись выйти за ворота, Кэсси сначала долго всматривалась в темноту, выкручивая голову в разные стороны. Может быть, и правда каким-то чудесным образом никто из прошлой жизни так и не узнал, где она прячется. Может, никто не выследил ее, и не заметил, и не опознал случайно, но осмотрительность навсегда въелась в привычки беглянки, как ржавчина в железо, слишком долго лежавшее под дождем.
Сделав пару аккуратных шагов в сторону непроглядной тьмы от тяжелых деревянных ворот приюта, девочка, так и не заметив ни единой живой души, решительно развернулась обратно. И не надо. Глупая зверюга! Оставайся голодной. Лови вонючих крыс. Теплая еще котлета вымокала в кармане.
Она была здесь. Ее прибили к воротам за лапы. Кэсси сразу поняла, что это была именно Собака. Голова, отвалившись вперед тяжелым камнем, свисала над узкой костистой грудиной. Может быть, Собаке повезло, и ее убили до того, как прикрутить саморезами к твердой деревянной доске ворот…
Сестра-куратор сообщила, что девочка не спит уже несколько дней. После того странного и вопиющего случая, когда однажды поутру молочник, который привозил обычно молоко, пробубнил, что к воротам монастыря прибита дохлая собака.
Собака висела там, где он сказал, вопреки надеждам сестры на скоропостижное сумасшествие молочника. Нет, ему не привиделось, и его видение не было результатом пьяного бреда. Потому что иначе ей пришлось бы признать, что все они сошли с ума. Сестра Сара в том числе.
Шикнув на заголосившую было помощницу, чудом не потерявшая присутствия духа Сара приказала принести инструменты из сарая. А собравшемуся слинять молочнику (ну их, с их делами и разборками, это ж знак Гарри Уотерса, а с ним связываться никому не следует!) пришлось остаться и помочь женщинам снять труп животного с ворот. Кивнув на прощание, он уехал, пряча глаза. Оглянувшись издали, старик увидел, как монахини в черном торопливо смывают бурые потеки с дубовых ворот.
Вот с этих самых пор Кассандра и перестала спать совсем. Куратор докладывала, что девочка наотрез отказывается подчиняться строгим правилам режима. Даже если ее насильно укладывают в постель, она злонамеренно не закрывает глаза.
Пришлось в целях ограждения остальных девочек от тлетворного влияния ослушницы вначале заклеивать ей скотчем рот и глаза, а затем и вовсе запирать ее в келье для моления, обитой красным сукном. Это не помогало. Впрочем, даже нормальные девочки не смогли бы уснуть в этой жуткой, величественной, как траурный гроб, зевающий в ожидании покойника, комнате. Никто не помнил, зачем ее когда-то обили красной тканью, но бархат был настолько дорогой, что ободрать его и привести комнату в приличное состояние пока не решались.
Воспитанницы тем временем насочиняли кучу страшных историй о привидении, которое якобы поселилось там. Теперь уже и сестры побаивались заходить в молельню по вечерам. Они крестились всякий раз, проходя мимо. Кассандру запирали там, невзирая на вопли и стук крепких кулачков в двери, не выпускали до утра.
Никто не слышал, как она кричала из-за тяжелых дверей, что ей страшно и чтобы ее выпустили оттуда. Или выпустили другую девочку, которая влетела в окно и мучает Кассандру. Подумать только! Стыд и позор, до чего может договориться испорченное дитя!
Наутро пленницу выпускали, и она, как сомнамбула с красными глазами, бродила по приюту, навевая ужас на младших и вызывая непрестанные жалобы старших. Учиться в таком состоянии девочка была не способна. Помогать по хозяйству — тем более. На четвертый день бессонницы дитя потеряло сознание.
Ее нашли в коридоре перед классом математики. С занятий девочку удалили за неприличное поведение. Негоже лежать на парте с выпученными глазами и не отвечать на заданные вопросы!
В лазарете доктор, которого специально пригласили для Кассандры — постоянного врача в приюте не было, — поставил безобидный диагноз. Сильное переутомление. Велел предоставить отдых и не трогать, пока сама не очнется. Через несколько минут, после того как врач ушел, девочка очнулась и с безумными глазами стала метаться по приюту. Она перерывала постели девочек, потрошила тумбочки с личными вещами и безумным голосом вопрошала:
— Где? Где он?! — Будто от искомого предмета зависела не только ее жизнь, но все мироздание.
— Что ты ищешь, дитя мое? — осторожно спросила мягким, как пух одуванчика, голосом Сара, которую срочно вызвали в дортуары.
— Кушак!
— Что это? — шепотом переспросила сестра Агнесс у начальницы.
— Пояс! Где мой пояс? — продолжала кричать Кассандра.
Руки ее тряслись, глаза широко открыты, будто у слепой, и было страшно находиться с ней в одном городе. Все, затаив дыхание, с ужасом смотрели на нее, как на экзотическое животное. Ядовитое — поэтому даже дышать одним с ней воздухом было страшно. Люди всегда подозревали, что безумие так же заразно, как проказа.
Кассандра тем временем вытянулась, застыла на пару секунд и вдруг грохнулась на пол, прямая как рельса. Глаза оставались открыты. Все бросились поднимать обмякшее тело. Взяв себя в руки, Сара увела эту ватную куклу к себе в кабинет. Сестры поскорее разогнали остальных воспитанниц по классам и как ни в чем не бывало продолжили уроки рукоделия и французского. Только девочки вели себя тише, чем обычно, не шалили и отвечали уроки едва ли не шепотом.
— Дитя мое, — начала Сара. Но, взглянув в незрячие полоумные глаза Кассандры, остановилась.
Ох, чувствовала она, что не надо было давать ей имя Сент-Джонс. Девочка постучалась в приют в День святого Ионы, свою настоящую фамилию называть отказалась категорически. Сестре Саре не оставалось ничего иного, как назвать ее так.
Разве удивительно, что Кассандра проявляла непростительное упрямство, непослушание, сварливость… Совсем как малый пророк, прославившийся тем, что, вопреки воле Господа, жаждал наказания раскаявшегося города. Жестоковыйный строптивец сначала побывал во чреве кита, лишь бы не исполнять того, что должен.
Саре, в отличие от Бога, никак не удавалось доказать Кассандре, что упорствует та по глупости. Она не знала, как помочь этому измученному созданию. Прикусив губу, монахиня отвела взгляд и нащупала рукой бронзовое кольцо ручки от ящика своего письменного стола. Еще на секунду остановившись, задумалась и затем решительно выдвинула ящик. Достала из него бутылку дорогого коньяка и, выдув несуществующие пылинки из сверкающего граненого хрусталя бокала, плеснула в него плотную насыщенную солнцем жидкость.
