и здесь еще нет ничего стоящего внимания.
– Я никогда не слыхал о таком племени, – сказал я.
– Это были индейцы Центральной, а не Северной Америки, – сообщил он любезно. – Они, знаете ли, разбирались в астрономии и математике. Очень цивилизованные люди. Я нахожу их восхитительными! Они открыли упругое свойство каучука и делали из него мячи задолго до того, как он стал известен в Европе. В данный момент я изучаю их войны. Я пытаюсь узнать, что они делали со своими военнопленными. Некоторые из их фресок изображают пленных, молящих о пощаде. – Он замолчал, его глаза смотрели на меня в упор изучающим взглядом. – Не хотите ли помочь мне привести в соответствие различные полученные мною справки? – спросил он.
– Видите ли… – начал я.
Дядя Джордж улыбнулся.
– Я и не предполагал, что вы захотите, – сказал он. – Без сомнения, вы предпочтете повезти Кэт кататься.
Поскольку я не знал, как отнесется к такому варианту тетя Дэб, слова дяди Джорджа были для меня подарком.
В три часа мы с Кэт уже шли к большому гаражу позади дома, после того как тетя Дэб ворчливо дала согласие на наше отсутствие за вечерним чаем.
– Помните, в тот вечер, когда мы танцевали с вами, я рассказал, как погиб Билл Дэвидсон? – произнес я небрежно, помогая Кэт открыть дверь гаража. – Помните?
– Разве я могла забыть такое?
– А вы никому не говорили об этом на следующее утро? Конечно, тут нет никакого секрета, просто я очень хотел бы знать, не говорили ли вы с кем-нибудь.
Кэт сморщила нос:
– Точно не помню, но, по-моему, не говорила. Разумеется, только тете Дэб и дяде Джорджу за завтраком. Никого больше я припомнить не могу. Я же не думала, что это тайна. – Ее голос к концу фразы повысился, так что она прозвучала вопросом.
– Да не было тут никакой тайны, – успокоил я ее. – Скажите, а что делал дядя Джордж до того, как выйти в отставку и заняться антропологией?
– В отставку? – переспросила она. – О, это одна из его шуток. Он оставил дела, когда ему было тридцать лет, как только получил от отца гигантское наследство. С тех пор каждые два-три года они с тетей Дэб отправлялись по свету собирать все эти мерзкие реликвии, которые он вам показывал в своем кабинете. Что вы о них думаете?
Я не смог скрыть свое отвращение. Она засмеялась и сказала:
– Я того же мнения. Но я не дам ему это заподозрить, он так увлечен ими!
Гараж был перестроен из большого амбара. Там было достаточно места для четырех машин, стоящих в ряд: «даймлер», новенький кремовый автомобиль с откидным верхом, мой «лотос», а несколько в стороне – старинный черный лимузин с мотором в восемь лошадиных сил. Все машины, включая мою, были безукоризненно отполированы. Калбертсон был добросовестным работником.
– Этим старым рыдваном мы пользуемся, когда надо что-нибудь купить в деревне. Кремовая – это моя. Дядя Джордж подарил мне ее, когда я вернулась в прошлом году из Швейцарии. Правда, восхитительная? – Кэт любовно погладила машину.
– Может быть, мы возьмем вашу машину вместо моей? Мне бы это было очень приятно, если только вы не против, – сказал я.
Она обрадовалась. Повязав на голову голубой шелковый шарф, она опустила верх машины, вывела ее из гаража, и мы двинулись по подъездной дорожке за ворота, а на шоссе Кэт повернула к деревне.
– Куда мы поедем? – спросила она.
– Давайте в Стейнинг, – предложил я.
– Странное место вы выбираете, – сказала Кэт. – А как насчет моря?
– Мне нужно навестить одного фермера, это около Стейнинга. Спросить его насчет лошадиного фургона, – объяснил я. И выложил ей, как эти ребята в лошадином фургоне убеждали меня не задавать вопросов по поводу смерти Билла. – Ну вот, а фургон принадлежит фермеру из Вашингтона, – закончил я. – Это около Стейнинга. И я хочу его спросить, кто нанимал у него фургон в прошлую субботу.
– Господи! – воскликнула Кэт. – Как интересно! – И она повела машину немного быстрее.
Я сидел рядом и любовался ею. Прекрасный профиль, голубой шарф, развевающийся по ветру, выбившаяся из-под него прядь волос, вишнево-красные, красиво очерченные губы. Она могла разбить сердце любому.
До Вашингтона было всего десять миль. Мы въехали в деревню и остановились. Я спросил у детей, возвращавшихся из школы, где живет фермер Лоусон.
– Вон там! – показали нам малыши.
Это оказалась зеленая крепкая ферма со старым прочным домом и новеньким амбаром голландского типа, возвышавшимся позади него.
Кэт въехала во двор и остановилась. Мы вылезли из машины и через садовую калитку двинулись к дому. Послеобеденные часы в субботу – это, конечно, не лучшее время для посещения фермера, который наслаждается своим единственным за неделю свободным днем, но делать было нечего.
Мы позвонили. Нам долго не открывали, но наконец дверь отворилась. Моложавый красивый человек с газетой в руках вопросительно смотрел на нас.
– Могу я поговорить с мистером Лоусоном? – спросил я.
– Я Лоусон, – заявил он и зевнул.
– Это ваша ферма?
– Да. А чем я могу быть вам полезен? – Он снова зевнул.
Я сказал, что, насколько мне известно, у него есть лошадиный фургон, который он сдает внаем. Он потер нос большим пальцем, разглядывая нас. Потом сказал:
– Фургон очень старый. И вопрос – когда он вам понадобится.
– Вы разрешите осмотреть его? – спросил я.
– Да, – сказал он. – Подождите минутку.
Он вошел в дом. Мы услышали, как он позвал кого-то и женский голос ему ответил. Потом он вышел уже без газеты.
– Сюда. – Он показал дорогу.
Фургон стоял под открытым небом, прикрытый только сеном. АРХ 708 – мой старый знакомый.
Я сказал Лоусону, что, вообще-то, не собираюсь нанимать его фургон, а только хочу узнать, кто арендовал его восемь дней назад. Увидев, что этот вопрос показался ему чрезвычайно странным и что он собирается выставить нас со двора, я объяснил ему, зачем мне это нужно.
– Не может быть, чтобы это был мой фургон, – возразил он сразу.
– Ваш, – сказал я.
– Я его никому не сдавал восемь дней назад. Он стоял здесь целый день.
– Он был в Мейденхеде, – упрямо повторил я.
Он долго смотрел на меня. Потом сказал:
– Если это правда, значит фургон брали без моего ведома. В конце недели я уезжал со всей семьей. Мы были в Лондоне.
– Сколько человек могло знать, что вы в отъезде? – спросил я.
Он засмеялся:
– Миллионов двенадцать, полагаю. Мы участвовали в телевизионной семейной программе в пятницу вечером. Моя жена, старший сын, дочь и я. Младшего сына не допустили, потому что ему только десять
