– Мне нужно время, чтобы подумать, Лэтем. О нас. Слишком много всего произошло.
– О чем ты говоришь? У тебя все в порядке?
– Нет. Кажется, у меня нервный срыв. Наверное, это приступ паники. У меня нет снотворного, и я просто шатаюсь по комнате.
– А почему у тебя нет таблеток?
Настал момент истины.
– Я в отеле, в номере с Аланом.
Я ожидала, что Лэтем закричит на меня, станет ругаться. Черт, мне хотелось, чтобы он так поступил.
– Ты все еще любишь его? – спросил он тихо.
– Да.
– А меня?
– Да.
Я услышала, как он вздохнул.
– Ты хочешь побыть некоторое время одна, чтобы подумать?
– Да. – И я заплакала.
– Неделю? Месяц?
– Не знаю, Лэтем.
– Понимаю…
Проклятие, ну почему он всегда такой отличный парень?
– Я могу не вернуться, Лэтем.
– Тебе придется выбирать, что для тебя более важно, Джек.
– Разве ты не злишься на меня?
– Я люблю тебя. И хочу, чтобы у тебя все было хорошо.
Я сжала трубку так сильно, что побелели костяшки пальцев.
– Ты не можешь все время оставаться таким спокойным! Назови меня нечестной сукой! Скажи, что я испортила тебе жизнь!
– Позвони мне, когда примешь решение, Джек.
И он положил трубку.
Я подняла телефон над головой, собираясь разнести его о кафельный пол.
Но все же передумала и, рыдая, как ребенок, поставила аппарат на раковину.
Алан постучал в дверь:
– Джек? Что с тобой?
Он вошел, сел рядом со мной.
– Черт побери, – ругалась я, вытирая глаза. – Черт, черт, черт. Я же не слабак.
Алан засмеялся.
– Почему ты смеешься? Он обнял меня:
– Ты не слабак, Джек. Ты – человек.
– И поэтому тебе смешно.
– Я всегда это подозревал. Но думал, что никогда не увижу.
Он сидел рядом, обняв меня, до тех пор, пока я не перестала плакать и не успокоилась. В конце концов я высвободилась и залезла в душ.
Но если уж приводить жизнь в порядок, нужно делать это по порядку.
Первым по важности был Фуллер. Его нельзя было выпускать на свободу.
После душа я оделась, поцеловала в макушку спящего мужа и отправилась в свой участок.
Все по порядку.
Кто здесь?
Тишина.
В кромешной темноте я пыталась оглядеть свою спальню. На электронных часах горели ярко-красные цифры 3.35, и это был единственный свет в комнате.
Я села и потянулась к лампе на тумбочке. Включила ее. Но лампа не зажглась. Та же темнота.
Ничего не произошло.
Я пошарила рукой и поняла, что лампочка выкручена. Осторожно, медленно я открыла ящик тумбочки, нащупывая «тридцать восьмой», который я клала туда каждую ночь. Револьвера не было. Что-то шевельнулось в темноте.
– Мама? Алан?
Тишина.
Я задержала дыхание, пытаясь услышать какой-нибудь звук. Неподалеку раздалось тихое-тихое хихиканье. Запиликал будильник.
У меня на голове зашевелились волосы. Тьма была непроглядная, как толстое, душное одеяло. Струйка пота потекла по моей спине.
Шкаф.
– Я вооружена! – крикнула я в темноту.
Тихий смех. Низкий и мягкий.
Фуллер.
Снова движение. На сей раз ближе.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Где мама и Алан? Что он с ними сделал?
Как мне выбраться отсюда живой?
Единственная возможность – добраться до двери и бежать. Бежать быстро, изо всех сил и не оглядываться.
Я медленно сдвинула в сторону одеяло и стала осторожно спускать одну ногу с кровати, ощущая под ней теплую грудь человека с ножом, лежавшего на полу рядом с диваном.
Я закричала и проснулась.
Инстинктивно включила лампу на тумбочке и схватила оружие. Дыхание было тяжелым и сбивчивым, сердце прыгало так, будто я только что завершила программу троеборья.
– Джек?
Алан открыл глаза. Они открылись еще шире, когда он увидел револьвер.
– Что происходит?
– Просто кошмарный сон.
– Ты собираешься его застрелить?
Я посмотрела на «тридцать восьмой» в своей дрожащей руке и постаралась засунуть его обратно в ящик, но пальцы не хотели разжиматься. Пришлось разжимать их свободной рукой.
Я сидела на кровати, борясь со страхом, до тех пор, пока не зазвенел будильник – пора было отправляться в суд.
Я оделась в свой лучший костюм – синий пиджак от Армани и светло-серые брюки, а потом в течение десяти минут наносила макияж, скрывая мешки под глазами. На кухне я увидела маму, она уже включила кофеварку.
– Доброе утро, мам.
На ней была розовая ночная рубашка с вышитой на груди кошкой. Она сидела у кухонной стойки, прихлебывая кофе из кружки, на которой, ясное дело, тоже был нарисован кот.
– Доброе утро, Жаклин. Ты очень хорошо выглядишь.
– Суд. – Я налила кофе в один из последних сосудов, на котором еще не красовалось изображение кошки. – Как ты?
– Эта погода влияет на мое бедро.
– Да, здесь, наверное, все сорок градусов, мам. Ты поставила кондиционер на «прожарку».
– На мое бедро заметно влияет температура на улице, а там очень холодно. Я уже совсем забыла, как холодно бывает в этом городе.
Я задумалась о том, так ли уж на самом деле было холодно маме и как еще она собирается намекнуть насчет поездки во Флориду.
– Ты поддерживаешь связь со своими друзьями в Дэйд-Сити?
– Только с мистером Гриффином. Он продолжает приглашать меня, но очень уж не хочется путешествовать в такую погоду. Холодно, знаешь ли.
– А почему бы тебе не пригласить его сюда?
– Он же на пенсии, дорогая. Доходы не очень большие, а я не могу просить его прилететь сюда, а потом оплачивать эти жуткие счета за отель.
– Он может жить у нас.
Мама улыбнулась так радостно, что помолодела на двадцать лет.
– Правда?
– Конечно. Ну, если он не против делить с тобой диван. – Я подмигнула ей.
– Ладно, тогда, думаю, я позвоню ему. Мне бы не помешала компания. Ты весь день работаешь, а Алан все время пишет, запершись в спальне.
Я просканировала холодильник на предмет рогаликов или чего-то подобного, но нашла только запасы натуральных продуктов Алана. Соя и шпроты не очень подходили для завтрака. Я взяла немного черного хлеба и обезжиренную пасту со вкусом масла. На упаковке пасты был длиннющий список химических ингредиентов, лучше было бы назвать ее: «Странно, почему».
– На следующей неделе День благодарения. – Я намазала на хлеб подозрительный маслозаменитель. – Пригласи его на праздник.
– Отличная идея. Тогда я позвоню ему прямо сейчас.
Я откусила кусочек и тут же выплюнула его.
– Черт возьми, да что это такое?
– Соевый хлеб Алана. Это из-за его глутеновой аллергии.
Я швырнула этот ужас в мусорку:
– Как будто съела кислую мочалку.
– И смотри не ешь эти хлопья. Как их там? «Тофутос». Молоко и бобы – не очень вкусное сочетание. А главное, никогда не позволяй ему сделать тебе что-нибудь на той соковыжималке. Он чуть ли не силой заставил меня выпить напиток из сельдерея.
Мама взялась за телефон, а я допила кофе и направилась в здание суда на углу 26-й стрит и Калифорнии.
Кто-то забыл напомнить Чикаго, что еще осень, потому что все вокруг было присыпано снежком, и я чуть не свернула шею, поскользнувшись на замерзшей лужице.
Машина завелась со второго раза, и я присоединилась к веселой игре горожан «Как мы умеем медленно ездить по дорогам». Первый снегопад за сезон, и все, кажется, дружно позабыли, как нужно водить машину в такую погоду.
До суда я добралась с опозданием. Это было высокое квадратное здание с теплым подземным гаражом. Я поднялась на эскалаторе на первый этаж, после чего на лифте – на двадцать седьмой.
Заседание уже началось, крошечное помещение было набито людьми под завязку. Я протолкалась сквозь толпу и села рядом с Либби, на которой был бледно-лиловый пиджак от Вандербилта и как будто специально для нее сшитая юбка.
Ее помощник, Ноэл Пенафлор, двадцати с чем-то лет, рыжеватый, выступавший обвинителем, как раз опрашивал Фила Бласки. Фил, одетый в плохо сидевший на нем костюм, пытался наиболее доступно объяснить результаты вскрытия Айлин Хаттон.
– … грудная полость была вскрыта и…
Я не очень внимательно слушала его, пытаясь привести в порядок свои мысли.
И не смотрела на Фуллера.
После того как долгое перечисление зверств закончилось, Ноэл представил фотографии Айлин в качестве улики. Сначала были показаны ее снимки вместе с семьей и друзьями. Потом снимки того, что с ней было сделано.
Как и ожидалось, по залу прошел ропот, началось волнение. Но наиболее впечатляющей была реакция Фуллера.
Его вырвало, и он испачкал весь стол защиты.
Объявили перерыв – и зал опустел.
Либби была в бешенстве.
– Сукин сын. Он же специально сделал это, а? Но как, черт возьми, как?
