города, посмотрите, какой там чистый воздух, ни выбросов, ни фабрик, одни парки и леса.
– И какой там радиационный фон? – спрашивал ведущий.
– Не хуже, чем наш, скажу я вам, а ведь у нас уже нечем дышать, негде ходить и тем более ездить. Вы же видели эти пробки? Люди стоят в час пик по четыре часа. Пора разгружать города, и ведь есть, есть куда расселяться.
– Всё же нет такого наплыва людей.
– Потому что всех запугали, эти слухи, знаете, о заражённых морях, заражённых землях… Вы были на «Новой земле»?
– Нет, ещё не был.
– А вы съездите! Там жизнь, как в раю, деревья, чистое море, реки, можно ловить и рыбу.
– И её можно есть?
– Конечно, можно, я сам её ел, и ничего. На самом деле, земля, как и воздух, очищается очень быстро.
– Не накапливает в себе?
– Нет, это как обновление клеток, то же самое и с землёй. Безусловно, есть определённые очаги, очаги изначального выброса, ну вы понимаете…
– Да, вредных веществ.
– Именно, ну, во-первых, они все ограждены на несколько сотен километров.
– Это очень много.
– Этого более чем достаточно. Во-вторых, там особая система очистки, мы потратили на неё миллионы.
– Главное, чтобы всё работало.
– Конечно! Иначе и быть не может. Мы же не можем рисковать жизнью людей. Если мы говорим людям: «Вы можете жить на тех землях», значит, осознаём всю ответственность. Это же наш генофонд.
– Наше будущее.
– Конечно! Разве в наших, простите, интересах, чтобы будущие налогоплательщики все поголовно были больны?
– Конечно, нет, но люди боятся.
– Это всё старые байки. Страх, заложенный в нас на генетическом уровне, когда случилась трагедия, авария на атомных электростанциях…
– Да.
– Безусловно, огромный шок.
– Конечно.
– Не дай бог никому.
– Не дай бог.
– И мы помним, мы не смеем о том забывать, но жизнь не останавливается. Мы не позволим ей остановиться. Я был на «Новой земле», я видел, как там распускаются почки, листья, новые листья, сады… Разве такое возможно на заражённой территории?
– Я слышал, там целые пастбища.
– Да! Мы снова возвращаемся к натуральному хозяйству.
– Значит, это мясо будут доставлять и сюда? – Улыбка ведущего неподдельно скривилась.
– Оно абсолютно безопасное, это чистейшее мясо. Чистейший белок. Вы ещё не устали платить за стейк до трёх тысяч?
– У нас мясо только по праздникам.
– А из чего это мясо? Разве вы видели у нас хоть одно пастбище?
– На них просто нет места.
– Животные в загонах. Они не могут и пошевелиться, их кормят химией…
– Это ужасно.
– А раньше мясо составляло ежедневный рацион. Как и натуральное молоко. Вы слишком молоды, наверное, и не знаете, какое оно на вкус. Повсюду одна химия, и те, кто боится новых земель, не боятся пить эту отраву.
– Как вы верно подметили.
– Это же намного вреднее. Я вам так скажу, нужно смотреть в светлое будущее и разгружать города.
Я выключил телевизор и улёгся в кровать.
Ах да, сейчас мы могли погружаться в любые воспоминания во сне. Да, это было несложно, но не так приятно, как помнить всё самим. Я опять вспомнил Надин, как она смеялась и обнимала меня, её пышные волосы, её упругое тело, она будто танцевала со мной. Я вспомнил, как зарылся в ворох простыней, как прикоснулся к ней, как касался раньше, как хотел, чтобы она вспомнила это потом.
Я падал в бездонную дрёму, я видел цветные сны – отца в новой квартире, деда, недовольно ворчащего, мать, улыбающуюся мне.
Потом всё сменилось и потемнело. На улицах кричали люди, небо заволокло серым дымом, вой сирен, запах гари, какие-то взрывы.
Отец вбежал в комнату, я никогда не видел его таким.
– Собирайтесь! – сказал он маме.
– Что случилось?
– Вертолёт ждёт.
Нас вывозили спецрейсом, я помню, видел, как бегут люди, как цепляются за шасси. Как отец кричал пилоту, чтобы тот набирал высоту, иначе совсем не взлетим. Вертолёт загудел лопастями и поднялся ввысь. Я видел пожар, огромное зарево взрыва, там, далеко, на очертаниях старой земли. Сколько людей там осталось, кому удалось бежать? Мы никогда не говорили об этом, не обсуждали в кругу семьи. Я знал, что отец пытался забыть, а мать только молилась.
Нам многое врезалось в память, мы были одними из тех, кто не имел с ней проблем. Я не знаю, была ли в курсе Надин, что я многое помнил и без всяких там карт. Мой дед был у истоков всего.
Меня разбудил стук в дверь. В коридоре включался свет – он включался на любой шум.
Я спустился с кровати и, шаркая по мраморному полу, еле дошёл до прихожей. Сколько я спал? На часах без двадцати четыре. Я проспал целый день.
В дверь всё так же стучали.
– Да сейчас! – крикнул я, уже открывая замок.
– Мистер Льюис Невилл, – на пороге стоял полицейский.
– Да…
– Вы арестованы.
Мне дали время, чтобы одеться, и увезли в отдел.
– Может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит?
Отдел полиции занимал одно из тех старых зданий, что осталось с давних времён, низкое, кирпичное, с металлическими решётками на окнах.
– Вопросы здесь задавать буду я.
Меня ввели в плохо освещённую комнату, наполненную дымом дешёвых сигарет. Руки сковали наручниками и усадили на стул.
Полицейский, сидевший напротив, начал рыться в каких-то бумагах. Прищурив правый глаз и уткнувшись в записи, он включил настольную лампу и посмотрел на меня.
– Льюис Невилл?
– Да.
Он ещё раз посмотрел в бумаги, а после на полицейского, с которым я пришёл.
– Снимите наручники.
Полицейский сначала не понял, но после взгляда сержанта, похоже, это был сержант – в такой темноте не разберёшь, достал ключи и подошёл ко мне.
Замки щёлкнули и освободили меня.
– По какой причине…
– Вы работаете в «Центре памяти»? – перебил он меня.
Так, по какой причине меня задержали, я не узнаю, но почему сняли наручники, стало понятно. Все сотрудники «Центра памяти» были вполне уважаемыми людьми. Мы были даже выше правоохранителей. Так что в этой комнате крут был я, а не он. И он это прекрасно понимал. При желании я мог найти доступ и к его картам, и мало ли что там откопать.
– Не курите? – вытащил он сигаретку и, увидев равнодушный взгляд, сам её прикурил.
Что, не того поймал, идиот?
– Вы, видимо, ошиблись дверью, когда меня брали, – сказал я.
Он смотрел на меня, не отрываясь, медленно смакуя измятый фильтр. Сигарета сгорала с немыслимой скоростью, он дымил как паровоз, вдыхая и выдыхая отвратный дым мне
