Тут же ни платформы, ничего. Ты прыгать собралась?
– Там лестницы везде есть, – качнул головой Илья. – Спуститься нетрудно.
– Да, но кто тебя такого особенного выпустит? Думаешь, так делают? – съязвила Лёля, правда, без особого яда. Вот с братом она переругивалась по-настоящему, отчаянно, злобно.
– А в чистом поле разве положено ни с того ни с сего вставать? – парировал Илья.
– Там же неисправность! – напомнила Лёля.
– Отчаянные времена – отчаянные меры, – тряхнула головой Вовка.
Но о дверях проводница даже говорить отказалась.
– Не положено, – покачала она головой. – Вы не волнуйтесь, ребята. Сейчас поедем, скоро уже.
– Ага, назад, – бормотала себе под нос Вовка, пробираясь по коридорчику следующего вагона.
Илья с Лёлей едва за ней поспевали.
– И не сидится тебе на месте, – бормотала ей в спину Лёля.
– Нормально! – подбадривал сзади Илья. – Проверим все сами.
Вовкина теория оказалась верной. Двери у кабины машиниста были распахнуты. На путях, мелькая в ярком свете огней, сновали люди в оранжевых жилетах. Никаких тел на шпалах видно не было. Возможно, убрали. Или и вправду просто какая-то неведомая «техническая неисправность».
Девчушка лет семи, прижимая к груди растрепанную куклу, завороженно глазела из провала дверей во тьму. Длинноногая женщина, придерживая дочурку за капюшон, равнодушно курила, выдыхая на улицу.
– Фу, как так можно, – забубнила Лёля. – Она же на ребенка дышит. А держит как? А если ребенок свалится?..
Но Вовка не обращала на это внимания.
– Где трасса?
Она заглянула к Илье в мобильник.
– Да вот тут. Направо идти. Через лес.
– Через лес, – ужаснулась Лёля. – Эй, вы чего там задумали?
– Пошли, – кинула Вовка.
Она протиснулась мимо девочки с куклой, нащупала ногой первую ступеньку лесенки и начала спускаться. За ней спрыгнул Илья, и гравий заскрипел под их подошвами. Пахло влажной хвоей, мокрыми листьями и сладким, летним ночным духом.
Лёля медлила, неуверенно поглядывая вниз. Девчонка отвлеклась от созерцания тьмы и теперь с интересом наблюдала за беглецами. Ее мать затянулась и тоже смотрела за ребятами, но, в отличие от своей дочки, с абсолютным равнодушием.
– Высоковато…
– Эй, пацаны, вы чего там? – раздалось впереди на насыпи. – А ну-ка вернулись в вагон!
Ага, «пацаны»… Пока в темноте ничего не видно, нужно делать ноги.
– Давай! – гаркнула Вовка наверх. – Спускайся, а то я тебя за шкирку спущу.
– Ну не положено же… – чуть не захныкала Лёля.
– Сейчас нас обратно засунут, – зашипела Вовка. – Как котят в коробку. Нафиг надо, этого тягача сто лет ждать.
– Лёля, – окликнул ее Илья.
– А?
– Давай.
– Нельзя здесь ходить! – снова закричали спереди, и Лёля, наконец, развернулась и принялась испуганно спускаться.
– Тут все ржавое… Хоть бы покрасили… – бормотала она.
– Жалобу напиши, – шикнула Вовка, хватая подругу под мышки и стягивая на гравий. – Не тормози.
Она схватила ее за руку и дернула за собой, вниз, под насыпь. И очень вовремя: из пучка света, которым вагонные фонари разрезали тьму, выскочил человек в оранжевом жилете. Он что-то кричал вслед, но они что есть духу припустили прочь.
Черный полог леса укрыл их, и голоса на насыпи остались далеко позади. Листва распахнула объятия, дохнула на них ночной прохладой, и у Вовки на секунду закружилась голова. Чистые, напоенные влагой ароматы дикого леса ее опьянили. После спертого, сухого воздуха, наполнявшего тесное купе, простор и запахи свободы казались нереальными.
Пробежав по прогалине до овражка, они остановились, чтобы отдышаться и свериться с картой.
– Верно идем, – кивнул Илья.
Лицо его в подсветке экрана стало совсем синим.
– Вы оба психи какие-то. – Согнувшись, Лёля пыталась перевести дух. – Сбежать с поезда…
– С аварийного поезда, – поправила Вовка, разглядывая лес. – Они полночи проваландаются, говорю тебе. Некогда нам ждать.
Она подняла голову к небу и поймала в сероватых облаках серпик месяца.
– В какую сторону смотрит старый месяц? – тут же спросила она.
Илья подошел поближе.
– Вправо. Как буква «С». А тебе зачем?
Вовка качнула головой. Месяц смотрел вправо, тонкий, как выгрызенная хлебная корочка.
Глава 15. Какао
Лесная подстилка мягко пружинила под ногами и замедляла ход. По голым рукам хлестали сухие ветки, цеплялись за одежду низкорослые елочки, будто силились ухватиться, задержать, не выпустить.
Но ребята продвигались. Ныряли под поваленные стволы, отводили длинные еловые ветви с черной бахромой, дрожавшей в синеватой тьме. Все трое вытащили телефоны и подсвечивали себе дорогу, хотя Вовка уже не понимала, как видно лучше: с фонариком или без. Глаза привыкали ко мраку, а дальние отсветы города отчетливо очерчивали силуэты кустов.
Вовка замыкала, хотя ей отчаянно хотелось оказаться в середине их коротенькой процессии. То и дело оборачиваясь, она испуганно всматривалась в темноту за спиной. В дрожащих пятнах телефонных фонариков плясал и лес: дергались сучья, скакали ветви, колыхалась лиственная завеса. Казалось, лес вздыхает и спешит вслед за ними: то обгоняет, то отстает, то разойдется театральным занавесом, то шлепнет внезапной веткой из пустоты.
Дикий лес скоро кончился. Зашумело в отдалении шоссе, и черные сучковатые фигуры, выраставшие на пути, растеряли всю свою потусторонность. Теперь уже и клочковатые бородки лишайников, свисавшие с ветвей, и шершавые стволы с причудливыми узорами на коре не казались сказочными – так, маленький кусочек нетронутой природы, зажатый между наступающим городом и полоской железнодорожного полотна.
Вовка приободрилась и перестала оборачиваться. Фонарики заплясали веселее, под ногами замелькали тропки.
– Ну вот, что я говорил, – объявил Илья, указывая вперед.
В просветах между деревьями тлел оранжевый свет. Шоссе загудело громче.
– Думали, не дойдем?
Позади что-то треснуло, зашуршало, и Вовка резко обернулась. Выставила свой телефон, будто защищаясь, но округлое пятно фонарика больше слепило ее саму, чем освещало лес. Луч просто не дотягивался.
– Ты чего там? – крикнула спереди Лёля.
Вовка застыла, упорно высвечивая что-то во тьме, но шорох больше не повторялся, а друзья не ждали.
– Иду, – шепнула Вовка и припустила вслед за ними.
Спиной она так и чувствовала чей-то взгляд, но оборачиваться больше не хотела. Уже виднелась впереди дорога, так близко – рукой подать.
И тут Вовка зацепилась ногой за корень. На полном ходу рухнула коленями в листья, острая ветка хлестнула по лбу, из глаз чуть не брызнули слезы.
Вовка приподнялась и развернула руки. Ладони саднило, но разобрать, где грязь, а где кровь, она в полумраке не смогла.
– Не сезон еще вроде, – послышался сзади голос Феди.
Дыхание у Вовки так и перехватило.
– Для ягод, говорю, не сезон.
Голос приблизился, зашуршали листья.
– Ты чего расселась? Удобно? Здесь заночуем, под трассой?
В полумраке мелькнула его ладонь.
– Ну чего ты. Давай вставай. Или башкой приложилась?
Федя ухмылялся от уха до уха: высоченный, беззаботный, обыкновенный. Та же синяя футболка с джинсами, что были на нем в поезде, тот же потертый серый рюкзак со значками. И глаза – во тьме цвет не разобрать, но радужка от зрачка отличается – глаза уж точно не черные.
– Вовец, ты хоть слово-то скажи.
Он опустился на корточки и шутливо ткнул ее в плечо. Вовка чуть не рухнула обратно в листья.
– Эгей, ты чего такая хрустальная? Башкой все-таки приложилась?
Вовка неловко замотала головой.
– А ты… ты откуда? – хрипло спросила она.
– Экспресс-почтой доставили, прямо
