Соколова. До цели было около двадцати метров.
Пятнадцать…
Десять…
Соколов обернулся. Я, на адреналине, как в замедленной съемке увидела, как он выхватывает шокер. Я дернулась в сторону, уходя за одну из витрин. В следующую секунду вор-пианист уронил шокер и другой рукой выхватил пистолет.
Витрина помешала сократить состояние. Даже в боевом режиме я не смогла позволить себе нанести ущерб музейным ценностям. И еще один фактор сработал против меня.
Целью была не я. Соколов прицелился в Макову.
Через секунду раздался выстрел. Антонина Владиславовна упала. Я не выпускала Соколова из поля зрения. Пользуясь тем, что он отвлекся на Макову, обогнула витрину, в один прыжок настигла его и обезоружила.
В момент прыжка что-то по касательной задело мой бок. Боли не было. Скрутив Соколову запястья за спиной кабельными стяжками, я увидела, как он судорожно сжимает кольцо в кулаке. Вот уж действительно одержимый.
Я осмотрела свои бока: крови не было, лишь из куртки был вырван клок материи, и через отверстие виднелся бронежилет. Обыскала Соколова. Кроме шокера и пистолета с глушителем никакого оружия при нем не оказалось.
Макова, пока я занималась объектом, на полукарачках (опираясь на руки и лишь на одно колено) в несколько секунд добралась до нас.
Момент был опасный: миг торжества, поимка с поличным, легко потерять бдительность…
Но Антонина лишь содрала очки ночного видения с Артура Лаврентьевича и широко оскалилась, глядя ему в лицо.
Я порадовалась, что не вижу ее взгляда. Не хотелось видеть глаза женщины, в пылу момента игнорирующей даже пулю в голени.
За Маковой по старинному наборному паркету протянулась узкая, но отчетливо непрерывная полоска крови.
Кажется, в ту секунду я и подумала, что все кончено. Но это была ошибочная мысль.
ЗУБЫ, отчетливо вскрикнула Василиса в моем мозгу.
В следующий миг Соколов с такой силой рванулся вперед и влево, к Маковой, что ненадолго вырвался из моей хватки. Этого ему хватило, чтобы впиться зубами в запястье Антонины. Та и не вскрикнула, другой рукой, утяжеленной изъятыми очками, коротко и мощно врезав Соколову по лицу.
Я со странным заторможенным изумлением проследила, как несколько передних зубов Соколова с фарфоровым стуком падают на пол. С таким же стуком он сам приложился об пол затылком. Но сознание Артур Лаврентьевич не потерял. Опрокинутый на спину, заблокировавший свои руки собственным весом, он уже не пытался рыпнуться. Шумно дышал через рот, разбрызгивая крохотные капли крови. И, по-прежнему игнорируя меня, бешеным взглядом сверлил Макову.
Удар попортил его грим. Теперь в ночном визитере Тарасовского художественного музея можно было без труда узнать заезжего пианиста, в январе радовавшего своим искусством тарасовских меломанов.
– Хватит! – Я отстранила Макову от Артура Лаврентьевича.
– Зубы собери, – отозвалась та. Сопротивляться мне не стала. Зачитала Соколову стандартную форму задержания, принятую в их службе. Громко и четко, нарочно для автономных спецкамер. Хотя те были такими чувствительными, что, ручаюсь, и звуки драки записали превосходно. Вообще зафиксировали все происходящее.
И лишь после этого по-быстрому оказала себе первую помощь.
Пианист на слова Антонины Владиславовны не отреагировал, продолжая шумно дышать окровавленным ртом.
Василиса? – позвала я. Затем еще раз, погромче: Василиса?
Тишина в эфире.
– Надо уходить, – сказала я. – Идти можете?
– Да.
– Рука ранена?
– Нет.
Мое шестое чувство сигналило, что что-то не в порядке. Виновато ли в этом было молчание гадалки или же жесткое задержание Соколова…
Все же, согласно плану Маковой, вышли мы через главный вход. Я конвоировала Соколова, предварительно заткнув ему рот кляпом и сделав так, чтобы он не смог выбросить кольцо по дороге; Антонина упрямо не отставала, подволакивая ногу и лишь сдавленно выдыхая сквозь зубы.
Здание музея внутри еще было погружено в темноту. Когда мы шли к выходу, я, уже на отходняке, вспомнила: электричество-то вырубилось на всей улице. Наверняка кто-то позвонил в соответствующие городские службы. А уж обесточивание здания музея и вовсе должно было встревожить в первую очередь. И не только из-за коллекции господина Ярцева.
Я услышала смутный шум со стороны служебных помещений – там, где мы проникли в здание. Соколов что-то промычал.
– Быстрее! – приказала Макова.
Я ускорилась, насколько это было возможно.
Картинка та еще: две потные вооруженные бабы в брониках (одна из них ранена) и повязанный ими преступник (но все видят прежде всего уважаемого пианиста) вываливаются наружу…
Здание музея было оцеплено, я увидела полицейские машины и почувствовала себя персонажем второсортного боевика.
Черт, вымученно ругнулась я, да вся моя жизнь – второсортный боевик.
– «Вести Тарасова», второй канал! – Из-за оцепления прорвался какой-то настырный и отчаянный с камерой, замельтешил вокруг нас, пятясь и не отрывая объектива камеры от наших лиц. Только по облачкам пара, вырывающимся из наших ртов, я вспомнила о зиме. Тело запоздало охватило холодом, влажное лицо защипало.
Макова, хромающая все сильнее, направила меня и Соколова в сторону ближайшей патрульной машины, на ходу выхватывая удостоверение. Один из полицейских наконец отпихнул в сторону надоедливого оператора, и тот скрылся за оцеплением так же проворно, как и выскочил. Никто не стал его задерживать, все внимание служивых было сосредоточено на нас троих.
Я успела увидеть, что за камерой был Арцах. Что ж, он неукоснительно выполнял свою часть договора.
Каково состояние Руслана? Видел ли Арцах Василису?
Обо всем этом, разумеется, спросить я не успела. Меня шатало, по лицу стекал пот. Очень болели ноги, словно это я, а не Макова, словила пулю. Я как сквозь вату услышала, как кто-то вызывает медиков, как Антонина Владиславовна железным тоном объясняет что-то подошедшему офицеру.
Соколов рядом со мной вырваться не пытался. Придерживая его, я ощущала, как он напряжен. И даже сейчас он ни капли внимания не обращал на меня, словно меня здесь и не было. Словно он никогда и не имел со мной дела.
Ох, Артур Лаврентьевич, подумала я, и я бы хотела не быть здесь.
Тем более вот так прилюдно. Никто не гарантировал бы, что все прошло спокойнее, если бы электричество пропало только в музее. Может, столпилось бы поменьше зевак, но и только.
Вероятно, такая шумиха Маковой будет лишь на руку.
Из здания музея начали выходить охранники. Ощутив внезапный укол интереса, я вгляделась, благо была в линзах. Мужики выглядели откровенно ошарашенными всем происходящим.
Что ж, неудивительно: сидишь, дежуришь, как обычно, потом тебя вырубает не пойми с чего… а в следующую секунду в музее темнотища, а здание оцеплено.
И почему же, Василиса Ефимовна, они очнулись раньше положенного?
Подогнали «УАЗ», я садилась последней. Еще успела заметить, как проехал мимо, в сторону
