Родители дали мне нагоняй и стали следить за каждым моим шагом. Так что, даже если бы я и захотел заняться новым расследованием, из этого ничего бы не вышло. Мама заглядывала в мою комнату по десять раз за вечер, чтобы убедиться, что я никуда не делся. Папа ежедневно составлял для меня расписание, нагружая всякой черной работой, чтобы у меня даже мыслей не возникало о каких-то там расследованиях. И разумеется, они конфисковали мой значок.
Я симулировал последствия психотравмы, чтобы отбить у людей охоту общаться. Ходил с пустым взглядом, рассчитывая, что это отпугнет желающих поговорить со мной. Эта тактика оказалась успешной. В своем новом качестве я очень нравился Хейзл. Она старательно документировала процесс моего возвращения к нормальной жизни.
В школе меня почти не трогали. Даже остатки «Les Jeunes Étudiantes» опасались тревожить осиное гнездо.
Сержант Март Хориган встал на мою сторону. Ну, точнее, он был ближе к этому, чем кто-либо еще в городе. Он долго сражался со старшим инспектором Куинном, добиваясь, чтобы дело против меня было прекращено. Конечно, Грегор Деверо подал на меня в суд за клевету, но шансов выиграть у него было не больше, чем у соломенного поросячьего домика — устоять перед большим злобным волком. В особенности после того, как Деверо признался во всем на допросе в полиции. Адвокат посоветовал ему не возбуждать дело против моей матери за нападение на него, поскольку сам Деверо непосредственно перед этим угрожал ее сыну.
Когда все более-менее улеглось, Март приехал ко мне домой.
— Ну, как дела, Шерлок? — спросил он, когда родители на короткое время оставили нас одних на кухне.
— Шерлок Холмс — литературный персонаж, — угрюмо ответил я. — По окончании очередного рассказа он переходит к следующему приключению. Я так не могу. Я живу здесь.
Март откинулся в кресле, теребя пуговицу куртки.
— Ловко ты это придумал — сунуть мини-диск за отворот брюк Грегора Деверо. К счастью, он ничего не заметил.
— Это была запись Элвиса, из тамошней аудиосистемы. Ирод подбросил диск, когда Деверо оттолкнул его, поднимаясь на сцену. Мы заранее обо всем договорились.
— Что, разумеется, совершенно противозаконно. Знаешь, как это называется? Провоцирование на уголовно наказуемое деяние.
— Меня больше не заботят юридические тонкости. Закон и порядок обойдутся без меня.
Март вздохнул.
— Жил когда-то поэт по имени Китс… — вдруг сказал он.
Да, Март полон сюрпризов.
— И при чем тут Китс?
— Он известен как автор бессмертных стихов. Лично мне больше всего у него нравятся строчки: «В прекрасном правда, в правде — красота. Вот знания земного смысл и суть» [21]. Понимаешь, что я имею в виду?
— Не совсем. И что же, как вам кажется, вы имеете в виду?
Март закрутил свою чашку на кухонном столе, словно пластмассовую «летающую тарелку».
— Ах, как приятно снова видеть самоуверенного молодого человека, которого мы все так хорошо знаем и любим! Мне кажется, я имею в виду, что истина бесценна. Или, выражаясь языком сержанта Марта Хоригана, скажи мне всю правду и ничего, кроме правды, или отправляйся прямиком в тюрьму. Выведя на чистую воду Грегора Деверо, ты преподнес всем сидящим в зале дар истины.
— Мэй не считает, что это был дар. Она ненавидит меня.
Март взял яблоко из корзины.
— Посмотри. Жизнь подобна яблоку.
До этого я сидел, опустив голову на руки, но теперь выпрямился. Мне стало интересно.
Март несколько мгновений пристально разглядывал яблоко, а потом съел, откусывая крупные куски.
— Ладно, я не знаю, как закончить это сравнение, — сознался он. — Но Китса я процитировал слово в слово, можешь мне поверить. Я его в Интернете нашел.
— Вы бы лучше сменили свой пароль для входа на сайт полиции, — посоветовал я, прислушавшись к голосу совести.
Март удивленно уставился на меня:
— Почему это?
— Я его разгадал, — ответил я, пряча глаза. — Блю-флю. Слишком очевидно.
— Хм-м… Думаю, ты прав. Как бы то ни было, хорошо, что догадался ты, а не какой-нибудь преступный гений. Некоторые люди дорого бы дали за информацию, которая хранится в полицейской базе данных.
Я вяло кивнул.
— Ну же, Флетчер, улыбнись. Да, сейчас Мэй не желает иметь с тобой дела, потому что ей кажется, что без тебя ничего бы не произошло. Но неужели ты и в самом деле винишь во всем себя? Ты поступил правильно, хотя и в свойственной тебе неортодоксальной манере.
Умом я понимал, что Март прав, но сердце не принимало этого.
«В правде — красота». Спустя несколько недель на большой перемене я сидел в школьной столовой в гордом одиночестве. Жизнь текла своим чередом, не обращая внимания на мое уныние. Ребята болтали, флиртовали, дрались и между делом ели.
Догадывались ли они, как тоскливо было у меня на душе? Ведь я добровольно отвернулся от того, что было очень дорого мне, — от своего призвания и от единственного друга. Реда.
После смотра талантов мы не очень-то много общались. Да, одно время мы были напарниками. Может быть, даже друзьями. Но теперь я вернулся в собственный мир, а Ред в свой. Я даже внешне больше не походил на Шарки. Серьгу с меня сняли, искусственный загар стерся сам, как и краска для волос, от которой остались лишь рыжие подпалины. Может быть, Минимун был недостаточно крут, чтобы ходить в друзьях Реда Шарки. Жаль. Я уже почти привык, что у меня есть друг.
И тут, словно в ответ на мои мысли, откуда ни возьмись появился Ред. Он был все тот же: стремительный, неугомонный, лихой. Огненные волосы торчали, точно сталагмиты, веснушки, расплодившиеся за редкостно теплую осень, усеивали всю его физиономию.
— Минимун, — прошептал Шарки, усевшись за стол напротив меня, — у меня неприятности. Серьезные неприятности. На этот раз мне точно крышка. Ты должен помочь мне.
Надо же! Ред Шарки просит меня о помощи. Видать, дело и впрямь серьезное.
— Что случилось? Мне вообще-то запрещено разговаривать с тобой.
Ред заговорщицки наклонился ко мне, от усердия едва не коснувшись подбородком стола.
— Забудь. О твоих родителях побеспокоимся потом. Это важно. Вопрос жизни и смерти. Ты единственный, кто может помочь мне.
Почувствовав затылком чей-то недобрый взгляд, я обернулся и увидел Хейзл, стоящую у автомата с соками и нацелившую на меня видеокамеру. Ее поза недвусмысленно говорила: «Все маме расскажу!» Но потом наши взгляды встретились, и лицо сестры смягчилось. Она отложила камеру и прикрыла ладонями глаза: «Ничего не вижу». По какой-то причине Хейзл решила дать мне поблажку. Может, почувствовала, как отчаянно мне это нужно.
— Ну, ладно. Вообще-то, привет, — сказал я Реду. — Как вы все поживаете?
— Хорошо. Папа восхищается мной. Как же! Шарки, который и впрямь оказался невиновным! Да, а Родди теперь мечтает стать детективом. Хотя не знаю, насколько его хватит. — Ред нервно оглянулся, как будто опасаясь, что кто-то следит за нами. — Слушай, давай лучше к делу. Ты мне поможешь?
Я почувствовал, как внутри зашевелился страх.
— Не знаю, Ред. После того расследования…
Ред хлопнул ладонями по столешнице. Ребята, сидевшие на другом конце длинного стола, испуганно подскочили.
— Хватит об этом, Минимун! Мне помощь нужна. Надо выяснить, как все обстоит на самом деле, а ты в этом деле мастак. Не собираешься же ты хандрить всю оставшуюся жизнь?
С этим было трудно спорить. Ред нуждался в моей помощи, и, следовательно, я должен был помочь, чего бы это ни стоило лично мне. Прочь малодушные сомнения!
— Ладно. Рассказывай, только быстро, пока я не струсил.
— Отлично. — Ред одарил меня своей пиратской ухмылкой. — Задачка и в самом деле не из простых. Когда-нибудь об этом напишут книгу. В этом году я подрабатывал летом в поместье у одного американца, который унаследовал титул.
— Подрабатывал летом. Американский аристократ. Дальше.
