подалась корпусом к часам на столе, опираясь ладонями о столешницу, и поделилась своими впечатлениями:
— Эти часы были для нее не просто палочкой-выручалочкой, когда не будет другого выхода, кроме как продать их. Знаете, она любила их. Да, любила, как любят человека, считала их магическими, потому что как только собиралась продать и уже прощалась с ними, ей выпадал счастливый билет, каждый раз новый и лучше предыдущего. Майя связывала закономерности с часами, поэтому почти не носила их, только в особых случаях.
— А что из себя представлял Юга? — осведомился Павел.
Вопрос не дежурный. Теперь предстоит выяснить данные этого «бизнесмена», узнать, получил ли он срок за свой «бизнес», если нет, то посадить надолго за незаконную деятельность и привлечение несовершеннолетних.
— Я его так никогда и не увидела, не горела желанием, — сказала Инга. — Майка называла Югу агентом. У него слово «сутенер» вызывало отвращение, да и я такого понятия не знала. Он был как бы аристократом подполья, считал себя в высшей степени гуманитарием.
— Чего-чего? — обалдел Феликс. — Сутенер, развращающий детей, использующий их в грязных целях, гуманитарий?! Ничего себе самооценка.
— А то, чем занимался, называл милосердием. Да-да, милосердием. Как я поняла, он был склонен возвеличивать свою деятельность и себя, между тем деньги рубил… В подобные клубы, если аналогичные имеются, сама я не интересовалась, а Майя говорила, будто Юга уверял, что у него эксклюзив… так вот, он в свой клуб тщательно отбирал девчушек. У него их было немного, сколько точно, я, конечно, понятия не имею. Девочки практически не встречались, денег за них он получал очень много, потому что разработал несколько хитрых приемов. Например, аукционы. Кстати, за Майку Юга отхватил огромные деньги на аукционе. На что расчет: мужики будут друг перед другом состязаться, кто круче и богаче. За юную девственницу он получал от миллиона до трех на аукционе.
— С ума сойти, — ухмыльнулся Феликс. — Это в самом деле?
Инга только покивала, опустив уголки губ вниз, а он развел руками в стороны, мол, ну, тогда я не знаю, как этот бред квалифицировать. Феликс — человек, не лишенный эмоций, а Павел сухарь, он и задал сухим тоном вопрос:
— Как полагаете, кто мог ее убить?
Сколько сегодня тупиковых вопросов, заставляющих Ингу анализировать то, что никогда не составляло для нее интереса. Но и ей хотелось знать, почему погибла подруга, впрочем, Майя шла к этому давно, а что стало отправной точкой — прямо ответить она не могла, рассуждала вслух:
— Убивают за что-то плохое, очень плохое. Да простит меня Майка, скажу честно, она была способна на любой проступок, выходящий за рамки здравого смысла и нездравого тоже. К сожалению, я помочь в этом вопросе вам не смогу, потому что не была вхожа в круг ее знакомых, ни я этого не желала, ни она. Меньше знаешь — крепче спишь… Я следую данному правилу, а научила ему меня Майка.
— А как по-вашему, этот… как его… — вспоминал Павел, прищелкнув пальцами, — Бронислав Максимович жив?
— По идее должен быть жив. Ему было пятьдесят — пятьдесят пять, в ту пору старик для нас обеих, а прошло… Юга выгнал ее за кражу часов… ей было восемнадцать, значит, прошло двенадцать лет. Вот и считайте.
— Его адрес Майя называла?
— Никогда. Деталями я не интересовалась, она тем более обходила тему, да и не в ее правилах было выкладывать данные своих клиентов.
— А фамилию его вы тоже не знаете?
— Конечно, нет. Но могу назвать адрес клуба «Dhana». В свое время я десятой дорогой обходила тот район и квартал, но однажды после окончания института мы проезжали на машине мимо, вывеска еще висела.
— Отлично, — сказал Павел. — Вы нам очень помогли.
Моника прочитала заявление и…
…подняла глаза на стоящего перед ее столом бухгалтера Чаркина, она старательно про себя считала до десяти, как учил Ярослав, чтобы сдержать гнев и не влепить чем попало в подлую физиономию предателя. У нее, как у заправского мужика, лишь желваки ходили на скулах, от отчаяния, конечно, и чтобы в запале не наговорить чего-нибудь такого, что потом будет стыдно. Тут поневоле научишься контролировать себя. Моника смогла спросить совершенно спокойно, даже ласково:
— Но почему? Что вас не устраивает?
— Я привык работать с Ярославом Сергеевичем, — ответил стеснительно гадкий мужичонка, без которого ее компания загнется вместе с ней.
— То есть? — не поняла Моника.
— Ну… я перехожу к нему… Простите.
— К нему? — она распахнула от удивления глаза.
Вот так попала: прямо не спросить про мужа, она делала вид, что у них с Яриком все отлично, с другой стороны, продала себя дурацким вопросом «К нему?». Фактически Чаркин сообщил ей, что у мужа появилась работа, он переманивает специалистов, значит, Ярослав не собирается возвращаться ни к ней, ни в ее компанию. Монику обдало жаром, стоило огромных усилий удержать в глазах слезы, она опустила голову, якобы читая второй раз заявление, и спросила:
— А что вас не устраивает здесь?
— Я скажу, а вы не поймете, того хуже — обидитесь, вы же ребенок.
Обалдеть! Его добрая интонация унизила Монику, а слова прозвучали приговором, при всем при том дошло наконец: ее никто не воспринимает всерьез. Никто — потому что вот это отношение как к капризному ребенку характерно для всех служащих в компании, а рабочие… с ними она вообще не общается. Тут бумажные дела похоронить способны самого умного, а она, вероятно, к умным не относится. Однако очень хотелось Монике знать, что ей нужно исправить.
— Я постараюсь не обидеться, — сказала она без обычных понтов, как говорят в народе. — Почему я ребенок? Мне нужно знать, вдруг исправлюсь…
Чаркин без приглашения присел напротив и доверительно, с желанием помочь, высказался как отец:
— Понимаете, вы… вы ничего не понимаете в устройстве компании, в бизнесе, отношениях. У вас все как-то по-детски получается, словно в игре… словно маленькая девочка вошла в тело взрослой девушки и озорничает в силу своего разума и представлений. А компания не игра, здесь работают люди, у них семьи, дети, они не могут зависеть от игрушечной бизнес-леди. Компания очень быстро начнет терять позиции, если вы не исправите положение, люди уже потихоньку ищут работу. Все уже поняли, что Ярослав Сергеевич и вы расстались… Я вас обидел, простите… Не отчаивайтесь, все зависит от вас, женщины умеют восстанавливать отношения.
— Спасибо, — вымолвила Моника, глотая слезы. — Скажите, а что за работа у вас, где Ярослав устроился?
— Не устроился, а свое дело открывает. Я вам говорил, что он купил здание, бывший обувной…
— Я
