болезнь! А если заинтересовать собаку, увлечь ее… Да, такая дрессура заслуживает уважения. Вот и все дела на свете, которыми стоит заниматься. Других не существует, – категорично закончила она.
– А художники? – спросил Макар.
– Это не работа, а тяжкий крест. И только для единиц. А у подавляющей массы – кипучая пачкотня.
– Например, у вашего друга Ломовцева?
Фаина задумалась.
– Тимофей идет не в ту сторону. Он очень одарен! Но должен бы заниматься совсем другим.
– Дрессировать собак? – серьезно спросил Макар.
– Он природный лекарь! Но замысел Создателя был искажен, и Тима вырос талантливым человеком, но преданным чужому делу, не своему.
Меньше всего Сергей мог представить косоглазого дылду лекарем.
– Фаина Серафимовна, кто, по-вашему, забрал картины? – спросил Макар, как будто не было предыдущего разговора.
Старуха удивленно воззрилась на него:
– О, я вовсе об этом не думаю! И вам не советую! Ни в коем случае. Вы должны заполнять свою голову ответственно, сосредоточенно, как будто это единственный ящик, выделенный заключенному. Если бы это было так, вы не стали сваливать туда разнообразную ерунду, верно? Бурмистров с его картинами – сущая чепуха! Не стоит и минуты нашего времени! Иное дело – выдающиеся стихи! Прекрасная музыка! Мысли, в конце концов – ваши собственные мысли, – вот что должно быть в ящике, то есть в вашей голове. Простите, мне больше нечего сказать.
Она церемонно наклонила голову и ушла.
Илюшин с Сергеем провожали ее взглядами, пока она не свернула за дом.
– Не каждая кукуха долетит до середины весны, – сказал Бабкин. Старуха с ее концепцией работы, нужной миру, ему не понравилась.
– Ты выяснил, кто еще навещает ее? – спросил Макар.
– Чтобы это выяснить, мне нужно четыре дня неустанной пахоты, – огрызнулся Сергей. – Опрос соседей, проверка телефонных звонков и так далее. В первом приближении – нет, никто из союза у нее не бывает, кроме Ульяшина. А, еще муж пионщицы забегает дважды в год.
– А сама пионщица?
– Нет данных.
– Нет данных, нет данных, – задумчиво повторил Илюшин. – Вакулин не найден, рамы нельзя продать на черном рынке, картины не имеют ценности – и больше никаких зацепок.
– За Бурмистровым кто-то следил, – напомнил Сергей.
Еще одна загадка. Он поговорил с поселковой охраной, но толку не было: чужих они не заметили, а записи с камер хранились только сутки. Вот еще что загадочно: сам Бурмистров утверждал, что слежку он ощущал на протяжении нескольких дней. «Я поставил задачу перед своими безопасниками, – размеренно говорил Игорь Матвеевич. – Они отчитались, что никого не обнаружено. Я и сам чувствую: никого больше нет рядом. А у меня чутье, как у зверя. Всю жизнь выручало».
Бабкин сделал вывод: значит, доказательств слежки – никаких. Но если все-таки верить Бурмистрову, за ним наблюдали вблизи несколько дней подряд, затем притихли.
А потом исчезли картины.
Придется возвращаться к Вакулину. Это долгие поиски, непредсказуемо длительные, но его план изначально был верен, Макар зря сунулся в это гнездо творческих людей и погрузился в их дрязги…
Илюшин открыл планшет и что-то искал.
– Что ты делаешь?
– Одну секунду… А, вот они.
Макар вывел на экран рисунки Фаины Клюшниковой.
Открылись иллюстрации к сборнику фантастических рассказов. Космические корабли летели среди звезд. По гигантскому дереву карабкались пушистые существа с фасеточными глазами. Поле одуванчиков поднималось вверх, отрываясь от земли. Наконец Илюшин ткнул в последний лист.
Оба замолчали, рассматривая страницу.
– «Были они смуглые и золотоглазые», – сказал наконец Макар.
Бабкин что-то смутно помнил, но без подробностей.
С рисунка на него смотрело лицо – не человеческое и не инопланетное. Андрогинное. Неуловимо опасное. Неуловимо притягательное. Совсем просто нарисовано, без цвета – одна только карандашная линия или тушь, он в этом не разбирался.
Илюшин открыл новую вкладку. Акварель: акации, мимозы, снова одуванчики, летящие над городом и плывущие по воде. Невесомо, прелестно и мило! Трудно поверить, что художница – старая карга в бандане.
Бабкина это раздражало. Результат творчества должен соответствовать творцу! Косоглазый проходимец не может писать залитых солнцем пейзажей. А чокнутая старушенция пусть выражает себя в…
Тут он запнулся. Не хватало фантазии придумать достаточно мерзких картинок, чтобы присвоить их Клюшниковой.
Вот – Майя Куприянова! Полное соответствие личности и произведения. Приятно посмотреть…
Какая-то мысль мелькнула на границе сознания. Он ощутил себя деревом, которое глубоко под землей дернули за тонкий корешок.
«Посмотреть, посмотреть…» Даже сейчас они с Макаром, глядя на один рисунок, видят разные изображения. Каждый – свое. Сергей в юности представлял, что в будущем людей станут подключать друг к другу, чтобы каждый имел возможность взглянуть на мир чужими глазами. Он знал, что мир его жены в буквальном смысле ярче, чем его собственный. Как сказала Клюшникова про Бурмистрова? «До чего бедна, скудна его палитра!»
Бедность, скудность, однообразие…
Стоп!
– Макар, а Макар! – позвал он.
– Да, что? – Илюшин продолжал увлеченно рассматривать картины Клюшниковой.
– Макар, слушай сюда!
– Слушаю…
– Их показания были одинаковыми.
– Чьи показания?
Илюшин наконец оторвался от планшета и уставился на Сергея из-под растрепанной челки.
– Куприяновой. Голубцовой. Ломовцева. Ульяшина. Касатого.
Макар вопросительно смотрел на него.
– Они рассказывали о выставке и вечеринке у Ломовцева, – продолжал Бабкин. – Но ты же знаешь: не найдется двух людей, которые одинаково опишут происшествие. А эти пятеро чесали одними и теми же выражениями, как по писаному. А мы купились.
В глазах Илюшина что-то блеснуло.
– Куприянову мы опрашивали первой, – медленно сказал он. – Кое-каких вопросов она не ожидала. Например, о том, в какой очередности они расходились от Ломовцева. Следовательно, ей нужно было предупредить остальных, чтобы не появилось расхождений в их показаниях.
– Значит, сразу после нашего ухода она всех обзвонила…
У Бабкина появилась еще одна идея. Он поднялся.
– Давай сгоняем к Голубцовой? – предложил он. – Здесь недалеко.
– Что ты хочешь проверить?
– Так, есть кое-какая мыслишка…
– Не хочешь позвонить Голубцовой и узнать, дома ли она?
Сергей качнул головой и едва заметно усмехнулся:
– Мы едем не к ней.
* * *
Он оставил Макара на детской площадке. Пусть наслаждается воплями! Хе-хе…
Илюшин тянул на себе основную работу в нынешнем расследовании. Разговоры с художниками, художники с их разговорами… Наконец-то Сергей мог что-то сделать.
Он постучал в прямоугольное окошко. Молодец, товарищ Голубцова! Выбрала себе квартиру в хорошем доме, где по плану есть помещение для консьержки…
– Здравствуйте, вы к кому? – Немолодая женщина в платке вышла на крыльцо и смотрела на него щурясь, но без страха.
Без страха – это хорошо. Бабкин за много лет привык к тому, что женщины при неожиданном столкновении с ним ойкают или отпрыгивают.
– Я к вам.
Он показал удостоверение. Она склонилась над ним, внимательно вглядываясь и шевеля губами. Перевела взгляд на Сергея и спокойно спросила:
– Убили кого?
– Что вы! Боже упаси!
Он продолжал стоять на тротуаре, а она – на крыльце, тремя ступеньками выше него. В росте это их все равно не уравнивало, но он хотя бы не возвышался над ней. Когда ты выше всех минимум на голову, это приносит кое-какие открытия… Бабкин в свое время был очень удивлен тем,
