не приезжала, почти не любила…
Так они все сейчас такие, нынешнее поколение бездумных потребителей и осознанных эгоистов.
А Ваник должен вырваться. Больше никого не осталось.
Пора обрубить канат, эх, еще бы выпросить у Ваника, у Бога, у черта с мохнатой лапкой билет туда, где Марта, хоть в рай, хоть в ад…
Ситуация в городе и стае ухудшалась день ото дня.
Еды в округе почти не осталось, большинство членов стаи целыми днями лежали от скуки и слабости в подвале.
В один из вечеров, когда Лапушка с трудом вышла наружу, Лаврентий решил, что больше так продолжаться не может.
Через неделю-другую болезнь может перейти в агрессивную фазу, и тогда здесь будет бал ходячих мертвецов, а его подруга, загрызенная своими же, от которых он не сможет ее отбить, погибнет наверняка.
– Мы должны уйти сегодня. Сейчас же, – говорил он, почти не глядя на худой комочек со сваленной шерстью.
– Я не дойду и до проходной.
– Я понесу тебя.
– Дурак ты, залетный… Милый ты мой дурак… Я большая и тяжелая, как море. Как небо. А ты меньше бабочки.
Лаврентий понял – у Лапушки начался бред.
– Конечно, большая, – не стал спорить он, заметив, как нехорошо блеснули в лунном свете ее глаза. – Надо дойти до города с двумя церквями. Ложись, – он выгнулся и подставил ей спину, – прошу тебя, любимая, ложись. Там мы оба станем еще больше – и будем и морем, и небом, и даже бабочками.
К утру он понял, что не рассчитал свои силы.
Исхудавшая Лапушка после нескольких десятков километров по лесной неровной дороге стала невыносимым грузом; она неровно и хрипло дышала и, открывая ненадолго глаза, продолжала бредить.
Вдали уже золотились купола в полоске розового, не знающего земных страданий неба, но до цели было еще далеко.
Голодный, измученный насекомыми и жаждой, он начал часто делать привалы.
– Оставь меня, – шептала Лапушка, когда к ней возвращалось сознание. – Возьми цепь, дойди сам. Если там и правда лучше, чем в нашем городе, станешь вожаком.
Ее похожий на маленькую грязную пуговицу нос был горяч, а воспаленные даже от скудного света глаза почти не открывались.
Несколько раз она пыталась убежать: сваливалась с его спины и делала на скрюченных лапах несколько движений в сторону леса, и тогда Лаврентия искушали сомнения – может, и правда лучше отпустить?
Ее уже не вылечить, а так хоть избежит позора – здесь, в лесу, никто не увидит, как бесславно умирает молодая королева-мамка из большого приморского города.
Но всякий раз что-то упрямо расправлялось у него внутри, он издавал страшный рык, бросался за ней и заставлял то угрозами, то мольбами взобраться к себе на спину.
* * *
В город Лаврентий, неся на спине свою ношу, вошел вконец обессиленный и безразличный ко всему.
Он ничего не ел и не пил трое суток, Лапушка же, будто пытаясь остатками воли подавить развитие следующей стадии болезни, все время спала. Останавливаясь, он улавливал слухом ее угасающее дыхание.
Мимо, по обочине дороги, прошли два облезлых грязных пса: приглядевшись, он увидел, что это Филя и еще один из тех, кто ушел с Гордеем.
Занятые разговором, они не заметили Лаврентия, стоявшего против жидкого утреннего света фонарей.
Держась на расстоянии, Лаврентий, ведомый запахом протухшей еды, последовал за ними.
К его немалому удивлению, парочка бродяг привела его во двор ветлечебницы.
Это было новое двухэтажное здание с темными, кроме одного, окнами и яркой неоновой вывеской над козырьком.
Псы, обогнув его, прошли в сторону начинавшихся за зданием построек – не то складов, не то гаражей.
Лаврентий сообразил, что хитрый, пытавшийся выжить любой ценой Гордей выбрал для себя и сотоварищей жилье поближе к месту с антидотом.
Вариант был только один: попасть в лечебницу.
Сбросив Лапушку со спины, он дотащил ее, держа зубами за цепь, до окна, в котором брезжил свет.
Сев рядом, принялся надрывно, исступленно, из последних сил, скулить.
Реакции не последовало, и тогда он стал изо всей силы биться исхудавшим телом в дверь.
И вскоре дверь открылась. На крыльце показался молодой, в голубой спецодежде, заспанный безумец.
Завидев скалящегося и наступающего на него Лаврентия, он сделал шаг назад, достал из кармашка очки и начал тыкать пальцами в мобильный.
За его спиной из коридора появилась испуганная девушка, а слева, из-за угла здания, выскочил вместе с остатками своей банды Гордей.
– Шприц! – закричал безумец девушке, когда Лаврентий, исходя слюной, вцепился в его штанину.
Гордей и Филя истошно залаяли.
– Мы прикроем! Кусай его как следует и беги внутрь! Мы выследили – антидот у них в витрине или в холодильнике! – вопил Гордей.
Яркий электрический свет бил по глазам, девушка судорожно набирала в шприц какое-то вещество, вокруг гудели приборы, а из длинного темного коридора пахло сородичами и бедой.
Лаврентий, оскалившись на девушку, подскочил к холодильнику, стоявшему рядом с витриной за ее спиной.
Потом сзади остро кольнуло, бешено закрутились перед глазами предметы и, вспыхнув, как самые яркие лучи полуденного солнца над гладью мокрого великана, померкли, поглощенные тьмой.
– Если мы бросим его здесь, он не сможет найти свою Лапушку!
– В городе он ее точно не найдет, – смотреть на крупные слезы, катившиеся по лицу мальчика, тянувшего ее за руку в кусты барбариса, было выше ее сил. – Давай-ка, садись в машину, а то опоздаем к маме.
– Ну и что? Мама подождет! Мы уедем, и он умрет здесь от голода.
– Мама подождет, а самолет ждать не будет.
– Позвони и скажи, что там бомба. Тогда самолет задержат!
– Перестань, пожалуйста. Садись в машину.
– Нет! Мы уедем, его поймают безумцы, уколют «вечным сном», и тогда он точно не найдет свою Лапушку!
– Я дам объявление в специальных группах в соцсетях. Так она скорее найдется, – сочиняла на ходу Варвара Сергеевна.
– Нет! – упираясь ладошками в дверцу машины, кричал Жора, не отрывая взгляда от кустов барбариса, где, похожий на глиняное изваяние, сидел и с грустью глядел на них Лаврентий. – Он совсем перестанет верить… безумцам… людям! – заходился в плаче ребенок, и Варвара Сергеевна понимала, что на сей раз в его слезах не было ни капли притворства.
Знакомый Варваре Сергеевне водитель, уже не раз привозивший доктора на дачу, вышел из машины.
– Малыш, пора ехать. Мне еще нужно успеть вернуться в город, – сочувственно глядел он на растерянную Варвару Сергеевну. – У меня работа. Начальство заругает.
Сдавшись под напором взрослых, обмякший, с потемневшими глазами, Жора
