плюхнулся на заднее сиденье.
Когда машина наконец тронулась, он, растянувшись на сиденье и уткнувшись в потертую кожу подлокотника, продолжал тихо всхлипывать.
Варвара Сергеевна попросила остановить машину у дома Ласкиных.
– Слышишь меня? – тронула она мальчика за плечо. – Я договорюсь с тетей Ларисой, она присмотрит за нашим другом.
Жора привстал и, отерев ладошками мокрые глаза, долго глядел на нее, словно не понимая.
В глазах ребенка можно увидеть бесконечность.
Она поняла это, когда внучке Лине было месяца три и взгляд ее, обращенный на близких, становился все более осмысленным.
А было ли у нее такое ощущение, когда она растила собственную дочь, Варвара Сергеевна не помнила: память имеет свойство работать выборочно – забытое, не важное вчера, становится вдруг самым важным сегодня, а суперважное когда-то незаметно теряется в суетном.
Варвара Сергеевна поправила стоявший на сиденье рюкзачок.
– Ты все вещи проверил? Зубную щетку, расческу… Главное – ежедневник свой не забыл?
Документы и нетронутый конверт с деньгами лежали в ее сумке – их она намеревалась отдать Регине сама.
– Мы едем в аэропорт. Мама твоя сказала, полетите сразу в Сочи. Представь, ты увидишь море!
– Угу…
– Доро́гой, так уж и быть, – улыбнулась Варвара Сергеевна, – я расскажу тебе, чем закончились приключения Лаврентия в первом сезоне. Твоя мама вчера позвонила так внезапно, что мне придется немного подсократить нашу сказку. Идет?
– Угу… Подсократить – это использовать меньше красок?
– Скорее – оставить основные.
После того как Самоварова, коротко забежав к Ласкиным, вернулась в машину, Жора разрыдался с новой силой.
Варвара Сергеевна поняла, что на сей раз это связано с Наташей.
– Наши друзья переберутся к осени в город. Наташа планирует преподавать малышам на дому, а тебя будет с нетерпением ждать, как самого первого и самого любимого ученика.
– Она мне это сказала, – по его заметно подрумянившимся на солнышке пухлым щечкам катились слезы, озаряя лицо какой-то недетской, познавшей боль расставания, печалью. – Но мама всегда занята… Ты будешь водить меня на занятия?
Варвара Сергеевна сглотнула.
– Если мама не сможет, буду.
– А Сочи у моря, да? Там, где жили Лапушка и Лаврентий? – оживился Жора.
Женщину он прозвал про себя чудачкой.
Она приходила в странный дом, где он жил, как и его соседи, в вольере – так называли его комнатенку те, кто по нескольку раз в день открывал и закрывал ее.
Его кормили сухариками со вкусом мяса – похожая на мальчика девушка в голубых брюках и голубой рубашке два раза в день насыпала хрустящие звездочки из мерного стаканчика в железную миску. Еще она меняла воду в другой миске и небольно колола в зад какое-то лекарство, от которого хотелось спать.
Как попал в этот странный, с обилием незнакомых, резких запахов дом, он забыл.
Чудачка – он слышал, что так ее называла, беззлобно посмеиваясь, девушка в голубом в разговоре с сердитым, тоже всегда в голубом наряде парнем, – появилась неожиданно.
От нее пахло цветами и еще чем-то, отдаленно похожим на костер.
Она, в отличие от тех, кто находился здесь постоянно, необычайно много, сначала стоя в дверях, а потом уже сидя подле него на корточках, говорила.
Почти все ему было непонятно – дело было не в значении слов, большинство из них он откуда-то знал, а вот смысл многих, как ни держал он уши кверху, ускользал от него, как луч солнца, падающий на пол через окно.
– Вот, – чудачка вошла, что-то с трудом удерживая в обеих руках. – Купила тебе диван.
Она прошла в угол и, нагнувшись, положила на каменные плиты пола мягкую высокую подстилку.
– Твое новое место.
Она попыталась вытащить из-под него пеленку.
В ответ на его вялый рык не сдалась:
– Вставай-ка, это лучше, чем лежать на холодном полу. Яйца простудишь – детей не будет.
Не зная, как реагировать, он повернулся задом, а чудачка присела рядом и принялась гладить его по спине.
– Знаешь, – словно запела она, – оба моих родителя – мама и папа – родились в один год, в год Собаки. Так случилось, что они рано умерли… В детстве я невероятно, просто невероятно мечтала о четвероногом друге, но родители целыми днями работали, с собакой некому было бы гулять. Каждый праздник я ждала, что мне подарят живого друга, а они дарили пластмассовых кукол и плюшевые игрушки. Я обижалась на родителей. Теперь-то уже понимаю, что была тогда совсем маленькой. Если ты встанешь на задние лапы – я была намного меньше тебя, и они не могли мне доверить прогулки, боялись, что собака побежит за вороной, сорвется с поводка и попадет под машину, а я побегу следом и пропаду вместе с ней. Вообще, – вскинула она свои черные брови, – ты чем-то напоминаешь мне Вадима из Сестрорецка, он тоже был рыжий, поджарый и себе на уме. Жаль, мы не смогли с ним правильно расстаться… А Дима Лялин из универа такой же был раскосенький и черноглазый. Исчез, как в воду канул. Искала его, хотела сказать, ну так… между делом, что была не во всем права… Или вот Машу взять Панкратову из бюро переводов, уж двадцать лет прошло, а на что она обиделась, одному Богу известно… Ты даже не представляешь, сколько сложностей люди создают себе сами! «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…» [17] – с задором пропела чудачка и вдруг, приблизив к его морде пахнувшее цветами лицо, осмелев, поцеловала его между глаз. – Смешные мы, люди, одно слово – безумцы! – Ее смех был похож на россыпь звездочек из большого пакета, только разноцветных и со вкусом чего-то, что ему еще тут не давали.
Когда она ушла, он нерешительно подошел к дивану.
Обнюхав его, прилег, да так и проспал до утра – диван был мягким и теплым, как руки чудачки.
На следующий день она принесла ошейник и поводок.
– Пора выходить в свет.
Вспомнив про ворон и машины, он попятился в угол.
– Не дрейфь. Я стала большой и сильной. Не поверишь – но я уже бабка.
Ему вспомнился какой-то покосившийся голубой домик с окошками в белых резных кружевах, ручей, запах трав и рыжий, мелькнувший в цветущих кустах хвост того, кто мешал ему спокойно слушать грустную и веселую музыку, с утра льющуюся из открытого окна.
«Бабка» – это вроде было не опасно.
Он позволил нацепить на себя ошейник.
Когда чудачка, пристегнув поводок, потянула его на себя, он рефлекторно сел на задницу и начал упираться лапами.
