Раздался выстрел. Латимер осел на пол. Эли вскрикнула, рванулась, но Рассел крепко прижимал ее к себе.
Я смотрел на них, чувствуя одновременно страх и облегчение.
— А теперь, Джейк, — Рассел спокойно приставил пистолет к виску Эли, — мой брат пойдет с тобой и посмотрит, как ты будешь чинить линию. Я уверен, что жизнь твоей подружки тебе небезразлична и ты не наделаешь глупостей. Положи «ругер» на пол. Медленно.
— Хорошо, — сказал я. — Заключим сделку. Как только я починю кабель, ты ее отпустишь. Когда я закончу, то дам сигнал и ты сможешь сам все проверить.
Улыбнувшись, Рассел кивнул.
— Никогда не сдаешься, а?
— Никогда, — подтвердил я.
Тревис стоял сзади, держа меня на мушке.
Я присел на корточки, поднял кабель и показал его своему конвоиру. Срез тускло блеснул в лунном свете.
— Можешь посветить?
Левой рукой он достал из кармана фонарь. Яркий луч выхватил из темноты основание фундамента, перерезанный кабель.
— Ну что, кто из вас это сделал? Ты, Тревис?
— Нет! — раздраженно ответил тот.
— Мне понадобятся кое-какие инструменты. Обжимные клещи, пара штекеров и коннектор F-81. И еще нож и плоскогубцы.
Тревис поддел гравий носком ботинка.
— Да я даже не знаю, как все это выглядит!
— Надо посмотреть в сарае.
— Я спрошу у Рассела.
— А чтобы задницу вытереть, ты тоже у него разрешения спрашиваешь? Если что, я буду тут, в сарае. — Я постучал по обшитой тесом стене.
— Ну ладно, — немного поколебавшись, согласился Тревис.
Но вместо того, чтобы пойти ко входу, я направился в обход к задней стене сарая.
— Эй! Дверь там!
— Дверь там, а ключ висит вон там, на крюке, — бросил я.
Он шел за мной, все еще держа меня на прицеле.
— Можешь посветить сюда? — Я неопределенно ткнул пальцем перед собой. — А не мне в глаза?
— Куда?
— Вот черт! — Мы стояли возле старой кривой сосны, толстые ветви которой лежали прямо на крыше сарая. — Его тут нет. Ты ничего не видишь?
Конус света переместился от фундамента к крыше, потом спустился обратно. Пока Тревис соображал, как связаться с братом, одновременно держа меня на мушке, я подошел поближе — будто бы в поисках пропавшего ключа. Наконец он выключил фонарь и достал рацию.
— Подожди, — сказал я, — кажется, нашел. Извини.
«ЗИГ-Зауэр» лежал там, где я его оставил, — в развилке старого ствола. Схватив пистолет, я приставил его к виску Тревиса.
— Одно слово, и я вышибу тебе мозги!
Он растерялся всего на миг, и этого мне хватило, чтобы его разоружить. Связав его, я поднял его кольт и убедился, что магазин полон. Мой «ЗИГ», в котором не хватало уже трех патронов, будет запасным.
А потом я направился к другому сараю.
У отца был ящик с «игрушками»: военными трофеями и разряженными гранатами, которые он привез из Вьетнама. Мне было лет шесть, когда он рассказал о том, что бывает, когда взрывается граната. Через пару часов я начал надоедать ему просьбами поиграть со мной в прятки… И он кинул в меня гранатой.
Чтобы «преподать урок».
Когда я перестал плакать, он мне объяснил, что сначала надо выдернуть чеку и только потом бросать. Иначе не взорвется. Вообще-то я всегда думал, что граната ненастоящая. Но от отца всего можно было ожидать.
В сарае было четыре термитные шашки. Мне хватит и одной.
Через пять минут я закончил подготовку к операции и вернулся в коттедж.
Рассел прищурился. Он понял — что-то случилось.
— У нас проблема! — сказал я.
— Какая?
— Ты! — Я поднял термитную шашку, выдернул чеку и кинул в Рассела.
Он завопил, Эли завизжала и бросилась в сторону, Бак растянулся на полу.
Секунды паники позволили мне вытащить из-за пояса кольт и выстрелить два раза. Пистолет выпал из руки Рассела и отлетел к стене.
Бак перекатился на бок. На его груди расплывалось красное пятно.
Откуда-то донеслись приглушенные крики.
Рассел какое-то время стоял без движения, словно сомневаясь, стоит ли поднимать пистолет. Он был в ярости: догадался, что я вытащил из гранаты взрыватель.
Я прицелился, выстрелил и вдруг заметил краем глаза какое-то движение.
Бак все-таки смог удержать в руках ствол. Вырвался язычок пламени, и в тот же миг мое бедро обожгла чудовищная боль.
Пол вдруг вздыбился и ударил меня по лицу.
Казалось, я свернул челюсть — так было больно. Комната, люди — все плясало и плыло перед глазами. Я видел красное лицо Рассела, его руку и что-то блестящее в его кулаке. Большой нож с длинной рукоятью. И этот острый клинок был направлен прямо мне в сердце.
Я хотел молить о пощаде, а из груди вырвался лишь стон. Не было сил даже отползти в сторону, но тут…
Его голова дернулась. Он рухнул.
Над ним теперь стояла Эли, крепко держа «смит-вессон». Руки ее дрожали, но глаза горели яростным огнем.
Канадская полиция продержала нас в Ванкувере почти четыре дня.
За двух выживших налетчиков тут же взялся Отдел особо тяжких преступлений. Бака Хога увезли на вертолете в больницу. Он умер во время операции. Тревиса Брамли посадили в камеру предварительного заключения. Через некоторое время он предстал перед судом по обвинению в убийстве. Насколько мне было известно, сам Тревис никого не убивал, но, как показало следствие, он все же совершил тяжкое преступление.
Тела погибших перевезли в Ванкувер на вертолете и отправили на вскрытие. Остальных долго допрашивали, меня — дольше всех, разумеется. После того, как перевязали в больнице.
Когда безумная радость освобождения схлынула, наступило полное опустошение. Пережитое дало о себе знать. Между расспросами полицейских мы много спали, много говорили и постоянно звонили родным и друзьям.
Я сразу заметил, что Клайв Райланс, Аптон Барлоу и даже Кевин Бросс стали относиться ко мне гораздо теплее. Впрочем, это была не просто благодарность за то, что я сделал. Эти господа чуяли кадровые перестановки за версту.
И только Эли была молчалива и выглядела потерянной. На второй день я наконец смог переговорить с ней с глазу на глаз. Мы сидели в холле здания полиции.
— Словно что-то пожирает меня изнутри, — произнесла она, уставившись в пол. — Снова и снова прокручиваю в памяти все, что произошло. Я не такая, как ты, Джейк. Никогда не смогу об этом забыть!
Я придвинулся ближе, взял ее за руку:
— Я понимаю тебя, поверь мне.
И рассказал ей все то, о чем никогда никому не рассказывал.
Это был наш последний день в Ванкувере. Я в одиночестве завтракал в ресторане отеля, когда ко мне подошел Аптон Барлоу.
— Не возражаете, если я сяду?
— Пожалуйста.
— Я недооценил вас, мой друг.
Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал.
— Мне все еще кажется невероятным, что Джефф Латимер воровал деньги у компании. И в таких масштабах. Да, чужая душа потемки.
— Думаю, все было немного сложнее.
— Конечно! — ответил он и, делая вид, будто эта мысль только что пришла ему в голову, спросил: — А о чем он говорил… в самом конце?
Разумеется, он хотел узнать кое-что другое: рассказал мне Латимер обо всем или нет?
Наклонившись поближе к нему, я прошептал:
— Могу сказать вам только одно, Аптон. Грядут перемены, причем на самом верху. Думаю, вы и сами знаете.
Он кивнул, прокашлялся:
— А что вам известно об этих… переменах? — Как его, должно быть, бесила необходимость задать мне этот вопрос!
— Я знаю, что Шерил благосклонно отнесется к тем, кто будет сотрудничать.
— Сотрудничать?
— Полетят головы. Вам решать, хотите ли вы сохранить свою…
Получив гарантии Шерил, которая согласилась не передавать его в руки правосудия, Аптон Барлоу с готовностью рассказал обо всем.
О том, как ее предшественник, Джеймс Роулингс, попросил своего доверенного юрисконсульта, Джеффа Латимера, открыть офшорное предприятие на Виргинских островах.
Идея принадлежала Хэнку Бодину, но потом Роулингс решил увеличить годовой доход в три раза и переместил на офшорные счета денежные активы компании. Никто не заметил их отсутствия, и пятьдесят миллионов должны были превратиться в сто пятьдесят.
Осторожный Латимер предупреждал босса, что эти операции слишком рискованны. Но Джим Роулингс предпочел рискнуть, чтобы получить побольше неучтенной наличности для так называемых «компенсаций». Короче, ему были нужны деньги на разнообразные взятки.
Надо отдать должное Роулингсу: пока он стоял у руля, дела «Хаммонда» за рубежом шли как по маслу.
Речь шла не о тех четырехстах тысячах, которые Бодин приказал Латимеру перевести на офшорный счет нужного офицера Пентагона. В карманы министров иностранных дел и диктаторов стран третьего мира уходили миллионы.
