— Подождите! — взвизгнул Сидоров и во всю прыть припустил к служебной машине, которая уже ревела мотором и готовилась к отъезду.
— Ты что закопался? — осведомился Ежонков, едва Сидоров вскочил в кабину. — Мы же спешим, забыл?
— Нет, нет… — Сидоров отфыркивался так, будто бы только что вылез из ледяной воды. — Я… я там… дверь захлопнул…
— Ты чего так пыхтишь? — удивился Ежонков, осторожно погружая подаренную Семиручкой тетрадку к себе в красный рюкзак. — Заболел, чи шо?
— А-а… — не находил, что ответить Сидоров и отвернулся к окошку, чтобы гипнотизёр не заметил, как бегают его испуганные глазки. — Там просто… камень… споткнулся… Да.
— Хм… — хмыкнул Ежонков и решил, что пора съесть сто первый завтрак.
Пётр Иванович вывел «Деу» на шоссе и направил её в сторону города. И никто не заметил во дворе Семиручки, возле колодца, высокую фигуру неизвестного человека, с длинными руками и длинными ногами, одетого во всё чёрное, который смотрел вслед отъезжающей служебной машине из-под тёмных очков. Когда машина скрылась за поворотом — он сделал шаг и внезапно бесследно исчез, словно бы и вовсе не появлялся.
Когда машина Петра Ивановича въехала в город Донецк — в небесах сгустились вечерние сизые сумерки, в которых бесшумными тенями носились за насекомыми летучие мыши. Уставший от непосильной умственной работы Ежонков храпел, растёкшись по заднему сиденью, а Сидоров — сидел и о чём-то думал. Нет, надо бы «подпушить его Ежонковым» — сержант не нравится Серёгину всё больше — как бы он действительно, не получил от «чертей» образец… Пётр Иванович пока решил ничего не говорить об этом Сидорову, пускай пока ничего не знает — нужно сначала этот сложный вопрос обсудить с Недобежкиным.
Недобежкин домой пока что не собирался. Он сидел, проглатывал третью чашку кофе и внимательно просматривал запись из камеры Кашалота, где «Большой Динозавр» жалуется засланному Крекеру на свою нелёгкую судьбу. Да, Крекер умеет раскрутить человека на откровение — что ни говори, а тут у него — талант. Кашалот вываливал правду про нечестные сделки с субъектом по кличке Тень, который, по его мнению, работал на «Росси — Ойл».
— Я ходил, ходил к Поликарповичу ихнему, он там всей этой шарашкой заправляет! — плакал на записи Кашалот. — Но они выставили меня! Они сказали мне, что у них не числится Тень… Но он сожрал мой бизнес, он испоганил мне старость, он украл у меня документы, которые оставил мне мой отец… Я лишился наследства из-за него…
Стоп! Украл документы, которые Кашалоту оставил отец! А у Кашалота отец — Никанор Семёнов! Вот, для чего Тень так плотно взял в оборот Кашалота — чтобы через него выйти на Никанора Семёнова! У Кашалота имелось какое-то наследие от отца, вот Генрих Артерран его и реквизировал, попутно разорив «Большого Динозавра» в пух и прах. Очевидно — тоже для того, чтобы привлечь внимание Никанора Семёнова!
На стуле для посетителей около стола Недобежкина пристроился Смирнянский, а на другом стуле высился Синицын.
— Утюг этот мне не нравится больше всех! — буркнул Смирнянский, шелестя бумагами на столе Недобежкина. — Врёт, как Мюнхгаузен — песня!
— А мне вот, не нравится Никанор Семёнов! — проворчал Синицын, заглядывая в видеозапись через плечо милицейского начальника. — Настоящий «чёрт»!
Недобежкин пожал плечами и продолжил смотреть видеозапись с Кашалотом. Сидя с Крекером, «Большой Динозавр» поддался логорее, вываливал всё, что накопилось на его изболевшейся душе, и рассказывал о том, как его предал родной брат, разделил отцовскую компанию на две, и как после этого к ним ко всем прицепился Тень.
— Они говорят, что это я похитил Ярослава, чтобы завладеть его частью компании, но это не я, а Тень!! — разрывался на видеозаписи Кашалот, завешивая благодарные уши Крекера тоннами информационной лапши. — Те-е-ень! Тень и «Росси — Ойл»!!!
Бывший агент СБУ, а ныне слесарь, запись Кашалота почти не смотрел, а занимался тем, что разбирал результаты различных экспертиз, что скопились у Недобежкина на столе и лежали неопрятными грудами. В бумажном хаосе он нашёл результаты сравнения отпечатков Никанора Семёнова, который недавно приходил к ним в отделение с майором Кораблинским, с пальчиками настоящего Никанора Семёнова, что стоял у истоков послевоенных спецслужб и «отхлебнул» образец. Смирнянскому нелегко было добиться этой экспертизы, он едва уговорил Мурзика достать из архива СБУ личное дело настоящего Никанора Семёнова и сличить хранящиеся там отпечатки с теми, что «подарил» им «второй» Никанор. Мурзик совершил эту операцию на свой страх и риск, незаконно проник в архив, выкрал дело, а потом — в тайне ото всех сравнил отпечатки и написал следующее: то, что они абсолютно идентичны. Нет, это заключение не являлось субъективным мнением дилетанта, потому что человек, называющий себя Мурзиком, знал толк в экспертизе, Смирнянский знал, что ему можно доверять. Он подсунул заключение Мурзика под нос Недобежкина и сказал ему, оторвав от Кашалота:
— Глянь, Васёк, всё сходится, — он ткнул пальцем в слово «идентичны». — Никанор Семёнов из твоего райотдела — тот же самый, который работал с нами! Ежонков, псих наш комнатный, прав насчёт образцов…
— Ты только теперь это понял? — саркастически заметил Недобежкин и нажал на паузу, остановив воспроизведение записи Кашалота, потому что вопли толстого бандита с замечаниями Смирнянского сливались в один надсадный нервирующий вой. — Туго соображаешь, Игорёша. Слушай меня внимательно! — милицейский начальник отодвинулся от монитора и уставился на Смирнянского. — До того, как я связался с этим «чёртовым» делом, я был заядлым материалистом! А сейчас я поверил и в образцы, и в эти ваши «результаты». Что, по-твоему, влезло тогда в наш архив в СБУ?? Что такое ничья тень?? Знаешь, дружище, я много раз пытался пройти под камерой слежения так, чтобы она засняла только мою тень! И знаешь, чего я добился этим?
— Чего? — осведомился Смирнянский, который был настолько толстокож, что умел пропускать мимо ушей все ругательства Недобежкина и оставаться при этом спокойным, словно Лондонский Тауэр.
— У меня ничего не получилось, как бы я ни ходил, ни ползал, ни прыгал, ни бегал! — милицейский начальник хлопнул кулаком по столешнице и едва не вывернул свой кофе. — Камера слежения — нормальная камера слежения, которая привешена на нормальную стенку — не может снять человека так по-идиотски! Помнишь, что говорил Серёгин, когда Ежонков его гипнотизировал??
— Да много чего нёс… — проворчал Смирнянский. — Васёк, с каких пор ты стал верить Ежонкову? Он же сумасшедший, для него главное — доказать свой бред про нацистских агентов! Он и Серёгина так…
— ТЕНЬ! — это слово Недобежкин вколотил, громко стукнув кулаком по столу и перебив все рассуждения Смирнянского, заставив его замолчать. — Серёгин говорил: «ТЕНЬ»! — СТУК! — и стол сотрясся. — Бизнес Кашалота сожрал некто по кличке ТЕНЬ! — СТУК! — Кашалот — сын Никанора Семёнова! — СТУК! — В фашистском плену Никанор Семёнов сидел у Генриха Артеррана на базе «Наташенька», и получил от него образец! Как ты думаешь, они из-за этого имели личные счёты? Когда человеку ломают жизнь и здоровье препаратом, изменяющим ДНК?? — Недобежкин навалился животом на стол, железно глядя в глаза Смирнянскому. — А если бы с тобой такое сделали — ты бы захотел отомстить?? Через годы, через века — всё равно, когда, лишь бы восстановить справедливость??
— Люди столько не живут… — скептически хмыкнул Смирнянский. — Васёк, мы же милиция, а ты навязываешь мне какую-то фантастику… будь реалистом, дружище! Я не верю в «бессмертных горцев». Я, конечно, занялся «Густыми облаками», но только для того, чтобы развенчать весь этот миф про их «образцы». Ну, не бывает «волшебного зелья», это не мультфильм про Астерикса, Васёк. Я удивляюсь, как Ежонков забил тебе голову!
— Ты блеял! — не унимался Недобежкин, и продолжать обрушивать на полированную столешницу свой тяжёлый кулак. — Во-первых, блеял, во-вторых — не хотел лечиться! Генрих Артерран прикинулся Тенью, чтобы через Кашалота выйти на Никанора Семёнова! Генрих Артерран, затеял всю эту кашу с Зубром, чтобы найти какие-то свои документы! Вот они, кто главные «черти» — Генрих Артерран и Никанор Семёнов! Генрих Артерран отдал концы, и значит — методом исключения — главным чёртом остаётся Никанор Семёнов! Вот, кого мы должны поймать, а не Зайцева этого несчастного!
— Куда мы денем Зубова? — спокойно осведомился Смирнянский, покусывая кончик ручки, которую он взял со стола.
Синицын в этот спор не вмешивался. Ему страшно надоело скрываться в «теремке» Ежонкова, сидеть там, как партизан какой-то, в то время, как его семья живёт в трауре по нему. Вчера Синицын видел в магазине свою жену. Она набрала продуктов — из сумки выглядывали кукурузные палочки «Мак-Дак», молочные в синей пачке — такие, какие обожает их младший сын. Синицын хотел было подойти к жене и сказать ей, что он жив, однако рядом стоял Ежонков, который ухватил его за рукав и не пустил.
