интонаций, Рэй и сам к нему частенько прибегал.
– Я назвал факты: мы были вместе много лет назад, потом наши дороги разошлись. С тех пор у меня не было любимой женщины, – сухо ответил Рэй.
– Печально это слышать, Рэймонд. Похоже, это история глубоко личная и глубоко… травмирующая вас, – он приподнялся, чтобы посмотреть в бледно-зеленые глаза Милта, который тот пытался спрятать.
– Теперь вы поможете мне?
– О, Рэймонд, я постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Назовите в участке мое имя. Рэй Милт. Тамошний шеф-констебль знает меня…
Но посетитель уже встал и направился к выходу. Без лишних слов и прощаний. Рэй не видел, но чувствовал, как затихшие пациенты прислушивались к каждому слову его вынужденной и унизительной исповеди. Суровый Рэй Милт, выкручивающий яйца лондонским бандитам, наркоторговцам, сутенерам, ныне распластанный на больничной койке и вспоминающий о бывшей жене. И посетитель, прямо указывающий, что эта история его травмирует. Унижение. Беспомощность.
– Подождите, – Рэй попытался повысить голос. – Я не знаю ваше имя.
Он не видел, как посетитель повернулся полубоком в дверном проеме и улыбнулся, но зато услышал:
– Мое имя – Иезекииль. Но для простоты зовите меня просто Изи.
* * *
Настал день Икс. Грегори закрепил конусообразный резервуар со свиной кровью на 15 галлонов, подвешенный над огромным холстом 16 на 6 футов. Резервуар крепился сложной системой карабинов и армированных портовых тросов, связанных с тросами стальными, ведущими к тренажерному грузу на 120 килограммов, закрепленному в качестве противовеса. К нижней крышке резервуара с кровью протянут дополнительный тросик для регуляции выливаемой жидкости. Тяжелая и туго управляемая конструкция, которая вместе со всеми расходниками обошлась Грегу в 15 тысяч долларов!
– Ты просто занимаешься херней, – заявил Тим. – Создание твоего первого шедевра не стоило ни пенни…
Облаченные в белый халат Грег уже расстелил белоснежный холст на кафеле. Стоило больших трудов поднять емкость на высоту, и теперь все его мышцы горели, а резервуар опасно раскачивался по кругу, изредка роняя алые капли. Сжимающая тросик рука сильно вспотела, а он все никак не решался начать.
– Ты бы… я не знаю… подстелил что-нибудь, чтобы не отмывать это дерьмо.
– Здесь как раз для этого дела уложен кафель.
– Он не поможет, если эта бандура из нержавейки бахнется с такой высоты. Как думаешь, она пробьет пол?
Вместо ответа Грегори осторожно потянул тросик, открыв резервуар. Вязкая тяжелая кровь тонкой струей полилась на холст. Емкость качалась из стороны в сторону, Грег же, упершись плечом в металлоконструкции, толкал вперед свое изобретение.
– Посмотри! Ну херня же получается! Кровь капает перпендикулярно на холст, поток слишком сильный. Ты видишь, нет? На холсте лужи!
– С каких пор ты заделался художником?
– А с каких пор ты заделался художником, дегенерат? Разуй глаза – это же очевидно!
– Заткнись и не мешай мне, это штука дико тяжелая…
– Мой хер – тяжелая штука. Я им сейчас тебе по лбу постучу.
Грег прекратил толкать конструкцию и взглянул на холст, опустив тросик – Тим был прав: вся льющаяся кровь собиралась уродливыми лужицами на полотне. Но это было еще не все – из глубины студии на холст приперлась обезглавленная курица, вставшая посредине кровавой лужи.
– Черт. Надо ее убрать, – сказал Грег и осторожно пошел к холсту.
– Надо было ее убрать с самого начала, а не играть в сраного гуманиста!
Как только Грегори сделал шаг, курица повернула обрубок, где раньше была голова и бросилась от него в противоположную сторону, оставляя следы окровавленных лапок. Глаза расширились, Грег, позабыв о тонком тросике в руке, рванул за птицей, пачкающей дорогой холст. Небольшая крышечка разинула чрево, содержимое резервуара тугой струей вылилось на пол, забрызгав все окружение маслянистыми бордовыми каплями крови. В ней же был и Грег.
– Ха-ха-ха! Да ты же Пикассо в мире бездарностей! Только посмотри на себя!
– Твою же мать! Завали пасть, Тим!
– Даже в соревнованиях на звание самого тупого человека ты бы занял второе место. Потому что ты еще неудачник! Ха-ха-ха!
Ярость вперемешку с кровью застилала глаза Грегори – злость на Тима, на чертову безмозглую курицу, но в первую очередь на самого себя. Ярость рвалась через поры кожи, прожигала одежду, разрывала тело. Кажется, только липкая воняющая скотобойней и дерьмом кровь, покрывающая его одежду, лицо и волосы, препятствовала его самовоспламенению. Он прошлепал по красному болоту до небольшого участка пола, не запятнанного свиной кровью, разделся догола, бросив перемазанный халат на залитый холст, и пошагал в душ.
– Куда ты поперся?! Кто это все будет убирать?! – сквозь дикий хохот поинтересовался труп.
Он включил воду, вцепившись ногтями в волосы и кожу, растирая, смывая кровь, пытаясь дать воде заглушить свою ярость. Но с каждой минутой она только усиливалась. Как напившаяся кровью пиявка из его снов.
