На камбуз пришел капитан, что было очень необычно, он сел за стол, съел свой обед и выпил кофе. Пес при виде капитана сразу спрятался и неподвижно сидел между плитой и перегородкой. Лабрадор никогда не выказывал желания быть рядом с кем-нибудь, кроме Нэба.
Не обращая на собаку внимания, капитан стал отдавать приказы Нэбу:
— Отнесешь еду и кофе в носовой кубрик, обслужи матросов. Найди повод задержаться там, послушай, что они говорят, потом возвращайся. Иди, малый, и собаку возьми.
Нэб подчинился приказу. Пока его не было, Вандердеккен сидел в камбузе, дверь была приоткрыта, и он смотрел на не ведающие покоя волны и думал о чем-то своем, никому не известном.
Через некоторое время Нэб вернулся, неся пустую кастрюлю от похлебки, пес следовал за ним по пятам. Вандердеккен показал на ящик возле стола, служивший табуретом.
— Садись сюда и рассказывай, что слышал.
Нэб растерялся. Он дотронулся до своих губ и пожал плечами.
Капитан сверлил Нэба пронзительным взглядом.
— Знаю, что ты немой. Смотри на меня внимательно и слушай. Ну что, команда недовольна, да? По твоим глазам вижу, что недовольна. Смотри на меня. Что матросы говорят между собой? Это мятеж, они хотят захватить корабль и отплыть домой. Я прав?
У Нэба расширились глаза. Мальчик чувствовал себя, как неспособная летать птица, настигнутая коброй. Он не мог отвести взгляда от беспощадных светло-серых глаз капитана.
Капитан кивнул.
— Ну ясно, я прав. А кто больше всех разглагольствует, Фогель? Нет? Значит, кто-то другой. Австриец Рансхоф? Нет, он слишком глуп. Может, та парочка говорунов, которых я засадил в кандалы? Я ведь прав, не так ли? Джамиль и Синдх. Хотя, держу пари, Синдх говорит больше.
Нэб был потрясен жуткой проницательностью Вандердеккена. Он сидел, не шевелясь, холодные как лед глаза пригвоздили его к месту, и капитан читал его мысли, как по книге.
Вандердеккен положил на стол небольшой толстый мушкет. У него было шесть коротких стволов, они стреляли все сразу, стоило только нажать на спусковой крючок. Такие заряженные перцем мушкеты часто использовались во время беспорядков и в закрытых помещениях были чрезвычайно эффективны.
— Да, малый, для вранья у тебя слишком честные глаза. Сиди здесь, запри дверь и никого не впускай, только меня, — и, спрятав мушкет под разорванным плащом, голландец быстро вышел из камбуза.
Надежно заперев дверь, Нэб, дрожа от страха, остался один с собакой. Они сидели, глядя друг на друга. Денмарк положил морду на колени своего юного хозяина, устремив на него полный понимания взгляд.
Нэб не знал, сколько они так просидели, ожидая мушкетного выстрела. Но выстрела не было. Он подумал, что, может быть, в этот раз беспощадному капитану не повезло, и команда сбросила его за борт. В теплом камбузе у мальчика стали слипаться глаза, но тут Денмарк насторожился. Кто-то стучал в дверь, раздался крик:
— Открой, парень, это капитан!
Вздохнув с облегчением, Нэб снял засов с двери. Вандердеккен вошел и сел у стола.
— Принеси из моей каюты судовой журнал, гусиное перо и чернила.
Готовя новую порцию кофе, Нэб прислушивался к интонациям Вандердеккена, который делал запись в судовом журнале.
«Завтра же на рассвете мы отплываем обратно к мысу Горн. На этот раз „Летучий голландец“ обойдет мыс Горн. Все матросы будут работать на палубе. Сегодня вечером я подавил мятеж в команде. Теперь против моих приказов не раздастся ни одного голоса. Палубный матрос бирманец Синдх был вожаком. Больше ему не придется ждать, когда мы вернемся в Копенгаген. Пользуясь своей властью капитана, я пресек мятеж, восстановил полный порядок на борту, самолично судил и повесил Синдха».
Подняв глаза от своих записей, капитан взглянул на искаженное ужасом лицо Нэба. Мальчик впервые увидел на лице капитана подобие улыбки.
— Случись тебе когда-нибудь командовать кораблем, что маловероятно, навсегда запомни — если плаванье предстоит рискованное и ты хочешь вернуться домой, команду надо набирать из людей разных национальностей. Тогда между матросами не будет дружбы. А разобщенным экипажем управлять легче. Запомни, что я сказал!
Это были последние слова Вандердеккена, произнесенные в тот вечер. Он заснул тут же, сидя на стуле, а на столе перед ним так и лежал перечный мушкет.
Нэб и Денмарк лежали возле плиты у дальней перегородки, наблюдая за этим странным человеком. Красные отсветы огня освещали его жесткое лицо, оно ничуть не смягчилось даже во сне.
Через четыре дня «Летучий голландец» снова отплыл от берегов Огненной Земли, вся команда находилась на палубе, за штурвалом стоял Вандердеккен, вознамерившийся сделать еще одну попытку обогнуть мыс Горн в самый разгар зимы. Решиться на подобный шаг в такое время года было чистым безумием, безрассудством, но никто из команды и пикнуть не смел. Сон был сокращен до двух часов в сутки, рацион урезан наполовину, капитан, не давая матросам передохнуть, загонял их на реи срезать лохмотья парусов, чинить, поправлять такелаж.
Нэб круглые сутки был на ногах, раздавая горячий кофе, стряпая жалкие порции, составлявшие теперь матросский обед, заботясь о том, чтобы на камбузе было сухо, а в плите горел огонь. Это стоило невероятных усилий, ведь теперь большинство матросов спало в камбузе — под столом, на пустых мешках во всех четырех углах. Они старались урвать хоть немного сна, пока помощник капитана мистер Фогель не выгнал их на палубу, стегая завязанным узлами линем.
Еще больше не щадил себя Вандердеккен, он позволял себе короткий отдых всего один раз за ночь и ел также не досыта и когда придется.
Теперь Нэб увидел, каким океан может быть бешеным и жестоким. Под ураганным ветром на бортах корабля вырастали сосульки, они торчали, как кинжалы. У мыса Горн подветренной стороны не было. То тут, то там сквозь грязную смесь снежной крупы и дождя можно было различить берег. Гигантские темные скалы, будто нимбом окруженные брызгами, увенчанные льдом, взирали на весь остальной мир, как доисторические чудовища, готовые сожрать всех, кто подплывет слишком близко. Стужа и сырость — вот что было страшнее всего. Кто-то из команды лишился пальцев на руках и на ногах, отморозив их. Двое в один и тот же день свалились с рей и погибли в бушующих ледяных волнах. Иногда Нэбу казалось, будто он слышит отдаленный гром, а может быть, это был просто грохот разбивающихся о прибрежные скалы огромных волн прибоя.
Продвинувшись за день вперед на несколько миль[3], а на другой день отброшенный в два раза дальше назад, корабль то и дело менял галсы, иногда совершая полный поворот вокруг себя, паруса вздувались от ветра так, что, казалось, они вот-вот лопнут, и тут же, оглушительно хлопая, беспомощно обвисали. Половину груза, состоявшего из железных изделий, пришлось выбросить за борт, чтобы корабль остался на плаву. Однажды утром Нэба послали помогать матросам в трюм, где стонущие брусья стали пропускать воду под люки. Он работал там весь день, заделывая щели просмоленным канатом, который все называли паклей. Паклю приходилось забивать деревянным молотком и плоским долотом.
Нэб не был неженкой, но вскоре его ладони так потрескались от холода и покрылись ссадинами, что его пришлось заменить другим матросом. Опустив руки в горячую воду, Нэб едва сдерживал слезы от боли. Денмарк скулил и прижимался мордой к ноге мальчика. Даже сквозь рев волн, вой ветра и треск шпангоутов был слышен голос Вандердеккена. С яростью, сравнимой лишь с яростью волн, проклинал он матросов, мыс Горн, погоду и бушующий океан, выкрикивая самые жуткие ругательства и богохульства.
Вторая попытка для «Летучего голландца» закончилась также плачевно. Через три недели он был отброшен назад и оказался на полпути от Огненной Земли к Мальвинским островам. Победу снова одержал мыс Горн!
Изможденные, полумертвые от голода матросы лежали в носовом кубрике. Ужас и безысходность царили на корабле. Люди больше не разговаривали друг с другом. Они целыми днями не сходили с коек или в одиночку жались по углам. У всех до одного началась цинга из-за того, что не было свежих овощей. Стали шататься и выпадать зубы. И волосы. Вокруг растрескавшихся губ возникали язвы. Все и думать позабыли о тех двоих, что погибли в океане, сорвавшись с рей. Их одеяла, одежду и прочие вещи сразу растащили бывшие товарищи по команде. Выжить — вот какая задача стояла перед каждым, но все понимали, что шансов остаться в живых становится все меньше — в полном одиночестве они замерзали в южной части Атлантического океана, вблизи от необозримых и неизведанных белых просторов Антарктики.
Нэбу, запертому на камбузе с Денмарком, ничего не оставалось, как выполнять приказы капитана. Он разбивал поломанный такелаж, чтобы поддержать огонь в плите, добавлял просмоленные канаты, клепки от бочек и вообще все, что попадалось под руку. Запасы воды иссякали, кофе оставалось ничтожное количество, продуктов не было почти совсем. И все-таки Нэб, как мог, добросовестно выполнял свои обязанности, зная, что иначе ему вместе с собакой придется переселиться в матросский кубрик. Его ужасала даже мысль об этом. Вандердеккен доходчиво объяснил, какая судьба его ждет, если он не будет подчиняться приказам.
