«Папа из Японии привёз», — подумал Юра Голованов голосом Юры Икса. Он старался раскрутить, взметнуть в себе ненависть к этому благополучненькому семейству с хорошо отлаженным чаепитием, но не вытанцовывалась что-то ненависть. А тут ещё хозяйка как-то совсем уж хорошо, по-свойски на него прикрикнула:
— А тебе, правдолюб, что, особое приглашение требуется? Бери лимон, клади варенья…
Нет, это была явно хорошая женщина. И сестра её Капа, и сын её Юра — все, все в этом доме были явно хорошие. И тогда Юра Голованов назло себе (эх, пусть мне будет хуже, раз вы здесь все такие хорошие!) незаметно сделал одну вещь. ЮАГ был сегодня какой-то неспохватливый — только в самый последний момент попытался схватить он Юру за руку, да не успел…
Ольга Николаевна налила себе чаю из самовара, положила сахару и приступила к его размешиванию, но ложка прямо на глазах исчезла. Хозяйка дома ничего не говорила, медлила — долго и внимательно рассматривала-разгадывала оставшийся в её пальцах маленький плоский кусочек металла. А Капа — та просто обомлела. Юра Голованов замер, стиснув зубы и плотно сплетя пальцы, — сам себя заковал в тесную, неудобную броню. Как он жалел о своей шутке! Но Ольга Николаевна вдруг очень просто сказала:
— Сплав Вуда. Плавится при температуре горячего чая… — она вылила чай в полоскательницу, взяла другую ложку и, наклонив чашку, выкатила из неё большую металлическую каплю, похожую на ртуть. — Вот он уже и застыл. — Перевернула ложку, и из неё вывалился небольшой, похожий на блесну слиточек. Он твёрдо стукнулся о скатерть.
Юра Икс, взяв его, переводил глаза с матери на гостя, с гостя на мать. Он ничего не понимал.
Но хозяйка и Юра Голованов, похоже было, поняли друг друга. Хорошо это было или плохо, Юра ещё не знал. Ясно было одно: сейчас нужно исчезнуть. Что-то пробормотав, он подхватил портфель и быстро сбежал с террасы при общем молчании.
НЕВИДИМЫЙ МЯЧ МЧАЛСЯ ПО ТЁМНОЙ ОПУШКЕ ПРИСТАНЦИОННОГО ЛЕСА, А ПОТОМ ЗАКАТИЛСЯ В СТОГ СЕНА.
Здесь, в стогу, Юра и решил заночевать. Но не спалось: мысли мешали. Но иногда он дремал и даже видел сны.
Снова пинг-понг. Он подал — р-раз! А шарик — хляск и развалился. Поползли прямо на шикарный ореховый стол желток и белок. Все кругом захохотали: подшутили они над ним — подсунули яйцо вместо шарика. Это за ложку. За то, что душу отвёл. Никому не понятную и никому не нужную здесь душу. Вот и показал всем, откуда он и зачем. Ох, как плохо вышло с ложкой! А всего хуже — с тёзкой: так и не поговорил, пришлось уматывать.
А имело ли смысл вообще говорить?
Перед Юриными глазами стали один за одним загораться снимки, виденные на капитанской даче. Там и сын, там и жена. Всё чётко, всё в цвете, в надлежащем ракурсе. По-морскому, по-военному… Вспомнились совсем другие фотографии — смазанные, нечёткие, жалкие.
Нет, обойдёмся без жалости.
Вот что: как бы там ни было, а Юрку Икса он свезёт к родному отцу — пусть хоть познакомятся. Поворочался, поворочался Юра, да и вылез из стога. Встряхнулся — и бежать. Быстрее, быстрее — нельзя терять ни минуты. Светила луна, освещала тропинку. Бежал Юра по светлому пути. Вилась тропинка, впереди терялась. Терялась, терялась и вдруг вывела Юру на просторную лужайку. Будто лунный пруд перед ним открылся. А на том берегу — знакомая дача. Только ночью она совсем незнакомая. И лишь надпись всё та же: «Лесная, 25».
Подбежал Юра к забору. Сейчас перемахнёт — и… Нет, надо сначала всё обдумать.
Бросился Юра обратно. А тропинка теперь не светлая, а, наоборот, тёмная. Луну как-то быстро закрыло. Не успел до стога добежать — дождь пошёл. Побежал Юра к станции. Там и заночевал.
Утром заспанный Юра старательно считал мелочь. Негусто. И вдруг прямо над ухом:
— А ну-ка стой! Ты зачем здесь фигурироваешь?
Строгий голос. Оглянулся Юра — из газетного киоска высунулось смеющееся, подмигивающее лицо. Ну и ну. Отлегло.
— Здоров был, дядь Вась.
— Ну что, нашёл Юрку?
— Ищу, дядя Вась, ищу.
— В соломе?
— Чего в соломе?
— Ищешь, говорю, в соломе?
— Почему это?
— А вот смотри, — сказал дядя Вася и вытащил из Юриных волос соломинку. Потом другую.
— А это… — начал было Юра.
— Ну, чего это?
— Как чего? Бабке помогал крышу чинить.
— Какую ж такую допотопную крышу? — изумился дядя Вася.
А тут ещё Юра сестёр увидел. Ольга Николаевна с сумкой и бидоном — значит, за продуктами, а Капа просто так. Увидели Юру — и к нему. Такие большие, а Юра почему-то их очень интересует. С одного бока киоск с дядей Васей, с другого сёстры приближаются. Сейчас все втроём допрашивать начнут.
Подошли.
Капа как бы в задумчивости достала у Юры из-под воротника ещё одну соломинку. А Ольга Николаевна сказала:
— Ты мне не поможешь? Я зайду в магазин, а ты постой за молоком.
Вскоре она вернулась, они взяли молоко и молча пошли в сторону дачи.
— Откуда ты дядю Васю знаешь? — начала она свой допрос.
— А по рыбному делу, — равнодушно соврал Юра сквозь зубы.
Юры Иксова мать замолчала. И вдруг:
— Я, кажется, знаю, зачем ты приехал.
Это не вопрос. Это просто фраза. На неё можно и промолчать. Нет, не умела эта женщина допрашивать — наверно, сама волновалась.
— Ты когда уезжаешь?
Всего-то!..
— Сегодня вечером, — ответил Юра раздражённо, досадуя на робость Ольги Николаевны: наделала делов, а теперь и не знает, что сказать.
— Сегодня вечером, — повторил он ожесточённо, помедлил и вдарил: — И уеду не один. — Остановился и с вызовом посмотрел на неё.
— С тёзкой? — только и сказала она.
— Ну, — твёрдо ответил Юра.
Ольга Николаевна во все глаза смотрела на него.
— Ты один всё это задумал? — спросила нерешительно.
— Да! — вдруг закричал Юра. — Да! Один! Что, думаете, кто послал? Не дождётесь!
Она осторожно выговорила:
— А может, ты что-нибудь перепутал? Не туда заехал…
— Туда, — ответил он жёстко, почти презрительно. — Я приехал за сыном Терновского. Константина Петровича Терновского.
Произнося эти слова, он как будто сбрасывал с души камень за камнем. И, наверно, сбрасывал их на её душу.
Их догнала Капа. Она бесцеремонно отсортировала Юру от сестры.
— Ольга, иди домой. Тётушка, ты мне нужен. Пошли!..Значит, никто тебя не посылал, сам приехал? — задиристо спрашивала Капа, не замедляя шаг.
— Представь себе, — отвечал Юра тоже задиристо и тоже на быстром ходу. Ему уже казалось, что он идёт с каким-нибудь своим сверстником, и они того гляди перейдут на бег, чтобы успеть к очередной телесерии.
Но нет, он шёл со взрослой женщиной — с очаровательной Капой, как сказала бы, например, образованная Матильда.
И именно это очаровательное обстоятельство вдруг взбесило Юру. Плевать он хотел на все эти «Ромео и Джульетты», «айлавью» и «рандеву» — таким нарочито случайным набором слов он привык мысленно называть бесконечные перепевы о любви и красоте. И то, что все эти слова были нерусские, ещё более утверждало Юрину отстранённость от подобных явлений. Тёмные это были явления и враждебные — они почему-то всегда соседствовали с изменой, ссорами и предательством, губили хороших людей. В лучшем случае они только отягощали, засоряли жизнь или, сосредоточившись вот в такой «красивой», «очаровательной», «восхитительной», «обворожительной» Капе, заставляли Юру вдруг краснеть или растягивали его плотно сжатый мужественный рот в нескладную, конфузливую улыбку. А он так хотел быть сильным и не хотел быть мямлей. А ЮАГ в этом был с ним заодно.
Но Капа ничего этого не знала.
— Ой ли? — лукаво сощурилась она. — Так уж никто и не посылал?
Юра почувствовал, что его рот, становясь неуправляемым, начинает расплываться то ли в виноватую, то ли в смущённую, то ли ещё в какую-нибудь «нежную» улыбку. И он, не помня себя, закричал:
— Сам! Сам! Понимаете?!! Сам!!! — Он услышал со стороны свой голос, звучавший резко, высоко и истерично, в приятном предчувствии срыва, при котором всё дозволено: — Сам!!! Так вашей сестре и передайте. Слышите?!! У Кости полно невест… Его все уважают… Он лауреат… У него всего навалом… У него… Плевал он на таких… У него невеста — Таня Енакиева, чемпионка по художественной гимнастике… Слыхали?.. Он ненавидит предательство. Вы поняли?
И вдруг замолчал, насмерть напуганный своим бредовым выступлением (а про Енакиеву — стыд-то какой!). Странно было и то, что Капа тоже молчала. При её-то бойкости…
— Как же вы хотите поехать? — наконец спросила она. — Ведь билет покупают заранее.
— У меня знакомый проводник. Его рейс в 21.35 с Курского вокзала, — немного оторопев от её заботливого тона, ответил Юра.
