Увидев сына, прижавшегося к дверям дома, дрожащего, как сиротливый козленок, Улжан не на шутку испугалась.
— Ой, крошка моя! Застыл, бедный?! Совсем застыл!
Лицо у мальчика было синее-синее, зуб на зуб не попадал. В это мгновение Мурат мечтал только о том, чтобы поскорее открылась перед ним дверь. На мать он смотрел виноватыми глазами.
* * *Старик Батырбай работал сторожем колхозного сада. Домой он тоже вернулся после дождя. Сошел с лошади, прислушался и удивился: в доме — необычная тишина.
«Что такое? Почему они там притихли?» — подумал он, заглядывая в переднюю. Здесь было пусто и тихо, зато из соседней комнаты раздавались какие-то подозрительные всхлипы.
Батырбай шагнул через порог в комнату и, несмотря на полутьму, увидел лежащего на кровати сына. Рядом с ним, пригорюнившись, сидела жена, — хмурая, безмолвная. Сердце у Батырбая дрогнуло.
— Что с ним? Почему лежит? — спросил он.
Улжан вздохнула.
— Ты бы его самого спросил, — сказала она и тут же рассказала мужу о случившемся.
Батырбай присел на корточки возле сына, приложил к его голове свою большую грубоватую ладонь.
— Горит весь... как огонь горит. Врача-то позвала?
— Что сделает доктор? — махнула рукой Улжан. — Тащи-ка лучше поскорее черного ягненка... Обернем шкурой...
— Нет... Пусть его Надежда посмотрит, — сказал Батырбай и поднялся.
Много раз колхозный врач Надежда Петровна переступала порог этого дома. Она измерила Мурату температуру, прослушала его пульс, сердце.
— Простужены легкие, — сказал она. — Надо положить его в больницу.
И все это случилось весной 1945 года. Через десять дней после того, как Мурата отвезли в больницу, кончилась война, четыре года бушевавшая над советской землей. Народ ликовал, а вместе с ним ликовала природа — зеленели поля и горы, цвели сады.
* * *Из больницы Мурат вышел худой, как скелет. Учебный год в школе подходил к концу, и Мурату нечего было и думать о том, чтобы сдавать экзамены. А впрочем, педагогический совет решил перевести его в пятый класс без экзаменов: ведь Мурат был одним из лучших учеников.
* * *Как-то раз, после обеда, к Мурату прибежал Шаир.
— Эй, Мурат! Пойди-ка сюда! — он вызвал приятеля на крыльцо.
— Чего тебе?
— Понимаешь, — оживленно заговорил Шаир, — дядя Токмолда составляет список. Ну, кто хочет в лагерь ехать, того и записывает. Запишемся?
Мальчики бегом бросились в школу. Токмолда — директор школы — заметив, как у них раздуваются ноздри, с улыбкой спросил:
— Что такое? Или за вами кто-нибудь гнался?
— Нет, не гнался, агай[12]! — ответил более смелый Шаир. — Мы хотим записаться в лагерь.
— Гм... А как вы учитесь?
— Вы же сами знаете, как мы учимся!
— Ну, ладно, ладно. Запишу! Только чтоб и впредь вы хорошо учились.
Он внес их имена в список, и Мурат был вне себя от восторга. Поехать в лагерь со всеми ребятами! Разве это не счастье?
Он прибежал домой, с радостью рассказал обо всем матери. Но Улжан реагировала на это по-своему.
— В таком состоянии — и в лагерь? — ужаснулась она. — Ты что же, снова заболеть хочешь? Нет, нет, нет! В этом году каникулы в ауле проведешь. В будущем году поедешь.
— А я хочу в этом году! Я не заболею! — воскликнул Мурат так решительно, словно заболеть или не заболеть зависело только от него.
— Если тебе в ауле будет скучно, — сказала в ответ Улжан, — поедешь на джайляу[13] к дедушке.
— Не поеду я на джайляу!
На этот раз Мурат твердо решил не отступать. Ведь в лагерь ехали все ребята, с которыми он учился. Неужели он отстанет от них? Разве можно отказаться от всех игр и забав, от всех радостей?!
Мурат плакал и плакал, твердил и твердил свое «поеду, поеду». Он отказался ужинать. В конце концов отец сжалился над ним.
— Ладно, — сказал он. — Если хочет — пусть едет! Пусть!..
— Да как он поедет в таком состоянии? — набросилась на старика Улжан. — Что ты говоришь?
— Ничего не случится, — ответил Батырбай. — Пусть поедет с товарищами... Пусть развлечется.
— Да разве его можно сравнивать с другими? — всплеснула руками мать. — Да он только и держится моими заботами!
Но сколько Улжан ни возражала, как она ни сердилась, дело было решено. Отец на этот раз поддержал Мурата.
Мурат же, не откладывая, начал собираться в дорогу, словно ехать в лагерь нужно было немедленно.
— Если вы меня не отпустите, — говорил он матери, — я, как весной, в одной рубашке убегу.
В том, что Мурат может выкинуть такую штуку, Улжан не сомневалась. Поэтому она и стала помогать сыну укладывать чемодан.
Наступил день отъезда. Колхозная полуторка ждала детей у здания школы. Их провожали директор школы Токмолда и несколько учителей.
— Все собрались?
— Кажется, все...
Машину завели, она мягко тронулась с места. И вдруг ребята, сидящие в кузове, зашумели, застучали кулачками по крыше кабины.
— Мурат идет! Подождите! Мурат, скорее! Нагруженные узлами, котомками, свертками, к школе торопливо приближались старик Батырбай, Улжан и Мурат.
— Эй, старина?! — засмеялся Токмолда, обращаясь к Батырбаю. — Вы что, всей семьей в лагерь собрались ехать?
— Здесь одежда и продукты для мальчика, — ответил серьезно Батырбай.
— Ой, боже мой! — сказала одна из учительниц. — Там же все есть... Ничего не надо брать.
— Постель там есть, — поддержал ее Токмолда. — Пять раз в сутки кормить будут... Пусть возьмет с собой две-три смены белья, мыло и зубную щетку. Больше ничего не надо.
— Да я же говорил ей, — кивнул на жену Батырбай. — Не слушает она меня!
— Милые мои, — горячо заговорила Улжан. — Ведь он нигде раньше не был... Разве он сможет на казенных харчах?.. Ну, пусть возьмет это с собой в машину... Не на себе же ему нести.
Учителя окружили ее и чуть ли не силой заставили оставить большую половину узлов и свертков при себе. Правда, Улжан все-таки вытащила из мешка баурсаки и курт, а потом незаметно сунула все это сыну.
— Ешь в дороге, — шепнула Улжан. — Когда еще приедешь на место, да и накормят ли тебя сразу... Ну, будь здоров, светик мой! Ни с кем не ссорься, не связывайся, а то... — и она, многозначительно вздохнув, торопливо добавила: — Босиком не бегай, еще змея ногу укусит... И в горной воде не купайся... Да! Суп с капустой не ешь, плохо будет...
Мурат совсем не слушал мать, он только и мечтал, чтобы она поскорее отпустила его. Но Улжан не торопилась: она целовала его в щеки, прижимала к себе, боясь отпустить, словно ему грозила верная смерть.
Все вокруг подшучивали над ними: и ребята, и взрослые.
— Мамаша, вы вместе с ним поезжайте!
— Верно, мамаша! Месяц походите в пионерах, потом вернетесь!
Мурат не мог дольше терпеть: полез на машину, десятки рук подхватили его, помогли взобраться в кузов, и полуторка тронулась с места.
Батырбай и Улжан долго смотрели ей вслед.
* * *Незаметно пролетел месяц. Столько было интересного, столько увлекательного, что Мурат даже не думал о том, что может наступить день, когда с лагерем придется проститься.
Не раз пришлось ему краснеть за своих родителей. Подумать только: через каждые два-три дня в лагере появлялись то Улжан, то Батырбай, чтобы покормить его чем-нибудь домашним, чтобы надавать ему новых советов!
Как только вдали на дороге показывался какой-нибудь всадник, пионеры гурьбой окружали Мурата, крича:
— Мурат, мать едет!.. Мурат, прячься!
Если бы не это, месяц, проведенный в лагере, был бы для Мурата сплошным праздником. Живописная природа, чистый, ароматный воздух, игры, походы, а главное — свобода. Мурата словно подменили: столько в нем оказалось сил, бодрости и жизни; отец с матерью нарадоваться не могли, глядя на цветущее лицо мальчика.
— Милый ты мой! Ягненочек ты мой серый! — говорила в восторге Улжан, прижимая к себе сына. Про себя она думала о том, что лагерь действительно пошел ему на пользу, но вслух сказать побоялась: как бы не сглазить!
На следующее утро Улжан проснулась от какого-то подозрительного шума под окном.
Она осторожно выглянула на улицу... и увидела сына, который топтался возле дома. Будто и бежал он, но с места не двигался.
— Батюшки, что это?! — удивленно вскрикнула Улжан.
Мурат, не замечая матери, перестал топтаться, вытянул руки вверх, опустил. Опять поднял, опять опустил. Но на этом он не успокоился: уперся руками в бока и начал приседать, приседать, приседать...
Проделки сына и удивили, и заинтересовали Улжан. Она нацепила на ноги стоящие у порога кебис[14], вышла во двор.
