— Как, баранья башка?
— Прикажи дать мне тысячу овечьих шкур. Я со своими товарищами сошью из них великий шар, наполню над костром горячим воздухом, и он поднимет тебя так высоко, как не поднимался никто из смертных.
— Ха, урус! Твоя глупая башка хорошо придумала! Я дам тебе шкуры. Но если через семь солнц ты не поднимешь меня в небо, ты сам туда полетишь черным дымом. Я сожгу тебя и твоих урусов.
Поклонился Егорий ему до земли и пошел от шатра. «Чтоб тебя черт с квасом съел! — плюнул в сердцах. — Ишь какая птичка косопузая выискалась».
Через свист, гогот и жестокие удары плетками, стиснув зубы, к своим пробрался. Слышит, как кто-то из них цедит со злобой:
— Что, иуда, продался за кусок лепешки? Жалко, руки связаны, да я тебя все одно ночью зубами загрызу!
— Лежи, дурак, помалкивай, — спокойно отвечает Егорий. — Слушайте, мужики, — зашептал, чтоб охрана не услышала, — надумал я одну хитрость. Если получится — быть нам свободными. Только не спрашивайте ни о чем, а делайте, как скажу.
Помолчали мужики, подумали, а тот, что вместе с Егорием в плен попал, говорит:
— Я его в бою видел. Не подведет. Сказывай, что делать надо?
Наутро, как только солнышко из-за края земли несмело выглянуло, к тому месту, где пленники лежали, притащили всадники целую гору бараньих и овечьих шкур.
— Ну, братья, за работу, — говорит Егорий, — семь дней у нас всего. Берите острые кости вместо шила да жилы вместо дратвы и сшивайте меж собой шкуры по пять в ширину и сто штук в длину, чтоб вроде ковра длинного получилось.
Охрана пленникам веревки на руках перерезала, и принялись мужики шкуры тачать. Все лучше, чем без дела томиться. А Егорий зачем-то белый коровий скелет шкурами обтягивает.
Шесть дней в трудах пролетело. Десять человек от ран умерло, а те, кто жив, из последних сил все шьют и шьют.
Под вечер сам «повелитель вселенной» на пятнистом жеребце с охраной прискакал.
— Эй, урус! Готова твоя работа?
— Завтра, как уговорились, закончим, — отвечает Егорий.
— Ну, смотри, рыжая борода! Костер у меня уже готов, — стеганул коня и умчался в степь.
Вот уже первая звездочка на небе робко мигнула, за ней другая. Последняя ночь наступила.
— Все, — говорит Егорий, — кончай шить. Собирайте теперь вокруг черепа и кости бараньи и к шкурам привязывайте.
— А это «добро» зачем? — спрашивают мужики.
— Потерпите маленько, скоро узнаете.
Стали собирать черепа да кости по степи. Их тут как камней в горах валялось — любило поесть кочевое войско. А сам Егорий незаметно к повозке ихнего лекаря подкрался и вытащил оттуда мешочек серы и разных трав сушеных. Потом большой медный кувшин воды на костре вскипятил и бросил туда все травы да еще степного дурмана пучок добавил. Из кувшина такой пряный дух по степи повалил, что кони стали всхрапывать, а стражники повскакали, кричат возбужденно:
— Эй, урус! Брага варишь?
— Да нет, — отвечает Егорий, — узвар крепкий. Мужиков погреть.
— Дай сюда! Сами замерзли. Мужики завтра на костре погреются.
Вырвали у него кувшин и вылакали все до дна. Тут и ударил им дурман в голову. Выронили пики и повалились наземь без памяти.
Вскочил Егорий на ноги, глаза горят.
— Ну, братья, пора! Лови их лошадей и станови по два в ряд друг за дружкой. Теперь бараний ковер берите и коней покрывайте. Да кверху, кверху мехом-то!
— Да что ж это будет, Егорий, скажи толком?
— А будет это лютый Змей Горыныч. Он-то нас и спасет.
Глянули мужики, и впрямь кони под мохнатой, до земли, пятнистой попоной на огромную, стоногую змею похожи!
— Вот страсть-то! — крестятся. — А башка-то где?
Раскидал Егорий кучу сухой травы, а под ней страхолюдная драконья башка лежит с оскаленной пастью. Мужики с перепугу шарахнулись. Потом пригляделись, а это не страшные зубы из пасти торчат, а ребра коровьего скелета, что Егорий шкурами обтягивал.
— Поднимай башку, не бойся, — поторапливает Егорий, — на первую пару лошадей привязывайте. Потом сами под шкуры полезайте и, как свистну, стегайте коней что есть мочи и орите так, чтоб чертям тошно было.
Когда мужики проворно под шкуры влезли и вцепились в конские гривы, Егорий запалил в костре факел и в змееву голову влез.
— Ну, братья, не отставай!! — Да как свистнет Соловьем-разбойником — конь на дыбки взвился!
Тут мужики лошадей стеганули, взвыли зверями дикими — самих мороз по коже со страха продрал.
И понеслись все разом!
Вражье войско пробудилось от шума, глаза в темноту пялят, не поймут, что стряслось. Гудит, дрожит земля от топота, все ближе, ближе, и вдруг полыхнуло впереди пламя, и вмиг озарился страшный, огнедышащий дракон. Огромный, мохнатый и прямо на них несется! Из зубастой пасти огонь и желтый дым валит, из глаз красные искры сыплются, по бокам черепа и белые кости гремят, а сам ревет так жутко, что кровь в жилах стынет.
Что тут началось! Лошади взбесились и с диким ржаньем понеслись лавиной по лагерю. Давят людей копытами, а те орут от ужаса, мечутся по степи как безумные, и нет им нигде спасения.
— Гони! Гони-и-и! — яростно кричит Егорий, а сам серу на факел подсыпает. Вот от чего огонь, искры и желтый дым из драконьей пасти летит!
Промчался огнедышащий змей по поваленным шатрам, по растоптанным врагам и улетел с воем в ночь.
Все тише и тише бегут взмыленные лошади, наконец совсем стали. Попадали на землю из-под шкур мокрые от духоты мужики. Хохочут, обнимаются от радости, а иные даже плачут.
— А Егорий где же?
Подбежали, драконью башку наземь свалили, а там Егорий сгорбившись сидит, руками голову обхватил.
— Ты чего это, Егорий? — затревожились мужики. — Чего стряслось-то?
Отвели его руки от лица и ужаснулись. Все лицо у него обгорело, а глаз и вовсе не видать.
— Ах мать честная! — крестятся мужики. — Горе-то какое! Видать, сера в глаза пыхнула. Как же ты теперь без глаз-то?
— Не знаю… — глухо говорит Егорий, — езжайте по домам. Не ровен час, погоня нагрянет.
— А ты как же теперь свой дом сыщешь? Не по-людски это — тебя в таком виде одного бросать.
Но как его ни уговаривали с провожатым ехать, не согласился. Ну, делать нечего, поклонились мужики своему спасителю низко, до самой земли, поблагодарили, а в лицо стараются не смотреть, сердце заходится, и ускакали в разные стороны.
Егорий тихонько поводья тронул, едет сгорбившись, сам не знает куда, от нестерпимой боли стонет, в седле качается.
«Нет, — думает горестно, — нельзя мне домой ехать, нахлебником на печи сидеть. Не дай Бог, Марьюшка с детьми увидят такую образину — напугаются до смерти. Чем небо зря коптить, лучше медведю или волкам поддаться. Хоть какая-то польза им от меня будет».
Заржала тихонько лошадь и остановилась.
Прислушался Егорий — вроде река рядом течет, прохладой веет. Слез на землю, шлепнул лошадь по спине.
— Ну, пошла, пошла, милая, а то и тебя звери задерут. — Упал лицом в мокрую траву и затих…
А в это время Марьюшка места себе не находит, мечется по избе, как птица в клети, ни прясть, ни спать не может. Чует ее сердце — беда с Егорием стряслась, и тянет, тянет ее неведомая сила вон из избы. Выскочила она в ночь за ворота, а ноги прямо к реке несут. Прибежала запыхавшись на берег, сердце из груди чуть не выпрыгивает. Огляделась тревожно по сторонам и видит: стоит в тумане на том берегу черная лошадь. Посмотрела она на Марьюшку и заржала тихонько. Потом головой стала кланяться, будто зовет ее.
