тысяч рублей, картошки — шестнадцать тысяч. Но даже по этим ценам достать ничего невозможно.
— А дашнаков не столько волнует продвижение турков, голод и эпидемия, сколько внутренний фронт, — подал голос Цолак. — Поглядите, что пишут в сегодняшнем номере газеты «Арач». Они, видите ли, считают, что главной заботой правительства должно стать укрепление внутреннего фронта, что только силой они смогут одолеть все внутренние сложности и подавить любое сопротивление.
Товарищ Тигран, молча слушавший других, сказал со вздохом:
— Да, дашнакским палачам удалось в мае затопить в крови героическое восстание нашего народа… Но борьба не прекратилась, потому что прекратить ее — значит смириться с голодом, эпидемиями, с террором маузеристов и, наконец, с окончательным порабощением нашей нации. Дашнаки надеются на государства Антанты, а они разожгли войну между нашим народом и турками и бросили Армению на произвол судьбы.
Пока он говорил, я оглядывал всех сидящих в комнате. Взгляд мой остановился на железнодорожниках. «Где я их видел?» — подумал я. И тут же вспомнил тот день на вокзале, когда встречали Нокса; выглядывая из окна, я тогда увидел Цолака и этих железнодорожников… Тогда мне показалось, что они просто столкнулись с Цолаком и прошли мимо. И ведь вскоре после того какие-то люди (об этом говорил весь город) разбросали с крыши вокзала листовки. Какие-то люди!.. Теперь мне ясно, что это были за люди… И встреча Цолака с ними тоже не была случайной. Только сейчас я стал понимать, почему Цолак в тот день так стремился непременно попасть в город. Наверно, ему нужно было вначале зайти к «тетушке», взять там листовки, вернуться на вокзал и встретиться с этими рабочими. Так вот чем он был занят в тот день… Какая огромная разница была между тем, что сделал он в тот день, и между подвигом Арсена и нашей компании. И мы еще по глупости называли его трусом и предателем.
— Скоро настанут самые решающие дни, — говорил тем временем товарищ Тигран. — Фактически будет решен вопрос о существовании нашего народа. Спасти нас может только Советская Россия, но до того мы должны свергнуть власть дашнаков… И важная роль в этом принадлежит вам, солдатам-большевикам. Ваша задача — перетянуть на нашу сторону по возможности больше солдат, а остальных нейтрализовать, чтобы дашнакам не удалось вновь подавить народное восстание…
Мы разошлись только поздней ночью. Ребята шагали по улицам молча, в каком-то торжественном настроении. Собственно говоря, и я тоже чувствовал себя словно повзрослевшим на десять лет: я ведь участвовал в важнейшем подпольном собрании настоящих революционеров, а потому уже считал себя большевиком, то есть одним из тех, о ком со страхом и ненавистью говорили дашнакские лидеры и англичанин Нокс…
Когда мы пришли в казарму, там все уже спали. Но нам было не до сна. Собрались вокруг кровати Цолака и шепотом обсуждали вопросы, о которых говорилось на подпольном собрании.
— Только бы и на этот раз не получилось так, как в мае, — с тревогой в голосе сказал Корюн.
— Ну уж нет, — твердо сказал Цолак. — На этот раз такого не случится. Вы забываете о России, о Ленине… Они непременно придут нам на помощь… Слышали, ведь Красная Армия разбила уже и белополяков, сейчас у нее развязаны руки, и она может прийти на помощь.
— И верно, братцы, русские всегда помогали нам, — сказал Завен.
— Эх, будь что будет, только бы поскорее все совершилось, — сказал Арсен. — Не то гляжу вот на себя, мне уже двадцать пять, а жизни и не видал еще…
— А мы? — снова подал голос Завен. — Не успели и глаза раскрыть, всё войны, голод и резня за резней…
— Когда мы победим и кончится вся эта заваруха, что ты намерен делать, Цолак? — спросил Варткес.
— Не знаю, — пожал плечами Цолак. — Ведь после освобождения у нас, у большевиков, будет еще много трудностей. Нужно будет восстанавливать страну, залечивать раны войны… Тут уже не придется руководствоваться своими желаниями: куда пошлют, туда и пойдешь.
— Хм… А я, например, мечтаю быть пасечником, — сказал вдруг Арсен.
— Чего-чего? Пасечником? — вскричали все разом.
Цолак предостерегающе приложил палец к губам, но потом и сам не удержался, обратился к басисту:
— Пасечником, говоришь? А почему не музыкантом?
— Нет, какой уж из меня музыкант. Музыкантом должен быть вот он. — И Арсен положил руку мне на голову. — И способности у него есть, и любовь к делу… А я, что греха таить, в оркестр попал случайно и случайно музыкантом стал… — Он снова помолчал немного, а потом сказал: — Знаете, у нас в деревне старик был один. Торосом пчелиным его звали. Пасечником он был. А я был парнишка, вот вроде нашего Гагика, в пастухах ходил. Каждое утро угонял наше стадо туда, где стояли ульи Тороса. И часами сидел там, на пчел глядел… Наверху небо — синее-синее. Свежий ветерок веет, вокруг ни людского гомона не слышно, ни собачьего лая — только пчелы жужжат… Прислушаешься: вот эта летит со звонким жужжанием, сразу видно — только что вылетела из улья, силы еще свежие… А с той стороны, слышь, раздается низкое, густое, как мой бас, гудение. На сколько цветков садилась бедняжка, в какую даль залетала!.. И вот возвращается усталая, почти падает на доску перед ульем и, отдохнув немного, вползает внутрь, освободиться от ноши…
Арсен, увлеченный своими воспоминаниями, замолк. Чуть позже Цолак задумчиво произнес:
— Да, жизнь… Какая это прекрасная штука — жизнь, какая интересная и разнообразная!.. — Затем, тряхнув головой, добавил: — Ну что же, и это неплохо. Станешь учиться, агрономом будешь и поможешь развивать в наших деревнях пчеловодство… А Малыш наш, конечно, в консерваторию пойдет, будет настоящим музыкантом… Ну, а теперь давайте-ка спать, назавтра у нас дел немало. Слышали, что сказал товарищ Тигран о наших задачах?..
Мы разошлись по своим местам, и вскоре послышалось ровное дыхание ребят. А мне спать не хотелось. Этот ночной разговор показался чем-то похожим на сказку. И они сами, ребята, казались вышедшими из сказки, добрыми волшебниками, что явились из той страны чудес, о которой мы только что мечтали. Мудрым и честным волшебником был Цолак, который знал так много и сейчас готовился после битвы с дашнаками восстанавливать страну и залечивать раны, нанесенные войной… Огромный и неотесанный Арсен на моих глазах превратился в доброго чародея, который умеет восхищаться синим небом и понимает повадки трудолюбивых пчел… И мне казалось, что сейчас должны вдруг зазвучать трубы, исчезнуть стены нашей казармы и что в сияющих лучах должен появиться один из тех русских, о котором говорили
