другую природу. Кажется, это было… любопытство?
Он прекрасно слышал мелодию Каллахана и теперь с упоением вплетал в неё свою. Очень скоро две арфы — та, что на крепостной стене, и та, что на вершине холма, — зазвучали в унисон. И бард рассмеялся, сам не понимая чему. Его переполняло необъяснимое счастье.
Тем временем Бэлеар выпрямил могучую спину и окинул своих противников недобрым взглядом. Мелкий угольно-чёрный зрачок — слишком маленький для такого огромного глаза — смотрел властно и цепко, будто бы видел насквозь. Второй глаз был скрыт металлической накладкой цвета меди с вправленным в неё белым опалом. Украшение больше всего напоминало бельмо. Кожа вокруг глаз Бэлеара была так густо подведена сажей, что впадины глазниц казались глубокими, как у черепа. Щёку со стороны отсутствующего глаза пересекал шрам — более светлый, чем бронзовая кожа фомора. Полоска тёмно-рыжих и жёстких, как медная проволока, волос тянулась от лба к затылку, где переходила в тонкую косицу, ещё две косы спускались от висков по обе стороны лица. На воронёных доспехах плясали солнечные блики. Элмерик невольно зажмурился, но это не помогло — видеть он не перестал даже с закрытыми глазами.
— Рад встрече, — пророкотал король фоморов; его низкий глухой голос был похож на далёкие раскаты грома. — Не ждал, что столь многие придут поприветствовать меня.
— Убирайся, откуда пришёл! — Браннан вышел вперёд; ему пришлось высоко поднять руку, чтобы направить меч прямо в грудь фомору. — Здесь больше не твоё царство.
Бэлеар глянул на него сверху вниз и расхохотался, ударив себя по ляжкам огромными ладонями.
— Ты тот, кто пришёл после. Не тебе знать, докуда простираются мои владения.
— Вы были изгнаны в незапамятные времена. Тебе известно про дорогу без возврата. Таков порядок, такова сама жизнь.
— У меня свои порядки, эльф, — усмехнулся Бэлеар. — Я не собираюсь возвращаться к прошлому, а построю новое царство, которое будет процветать долгие века. И не найдётся ни в землях смертных, ни в иных краях того, кто мог бы помешать мне. А ты слишком юн, поэтому не тебе судить о том, что случилось задолго до твоего рождения.
— Тот, кто однажды проиграл, не может быть королём — тебе ли не знать? — продолжал настаивать Браннан, и Каллахан поддержал его:
— Если попытаешься занять трон, филиды и барды ославят тебя на все существующие миры, спев песнь поношения. Земля откажется принимать такого правителя.
— Та битва не была завершена! — прогремел Бэлеар, потрясая копьём в воздухе. — Где же Финварра? Пускай выйдет, и я сражусь с ним.
Браннан рассмеялся ему в лицо:
— Ты не сможешь его найти, о, бывший король. Финварра давно отдыхает в Аннуине в гостях у Прародительницы, куда тебе точно не добраться.
Фомор оскалился, показав ряд острых клыков. Белок его единственного глаза покраснел от гнева.
— Откуда ты знаешь?
Король-воин пожал плечами, но Бэлеар был не так-то прост. Прищурившись, он втянул носом воздух, будто принюхивался, а потом расплылся в хищной улыбке.
— Я понял. Ты — кровь Финварры, не так ли? Вы оба!
— Мы его сыновья.
Фомор на миг задумался, окинув взглядом королей-близнецов, а затем ткнул узловатым пальцем в грудь Браннана:
— Ты сильный воин, я это чувствую. И на тебе лежит благословение земли — стало быть, именно ты унаследовал трон отца, а вместе с ним и его долги. Я продолжу наш незаконченный поединок с тобой. Пускай никто не вмешивается.
Он отбросил копьё и выхватил из-за спины огромный двуручный меч.
— Мы с братом родились в один день и час, и отец назначил преемниками нас обоих. Мы суть одно — то, что не делится надвое, — и не тебе выбирать противника, судьба решила всё за нас, — Каллахан заиграл другую песню — более быструю, но Элмерик тут же поймал ритм и подстроился. В состоянии гельта он, похоже, мог сыграть всё что угодно. А то, что кожа на подушечках пальцев начала лопаться, — не беда. Ему вовсе не было больно.
Бэлеар опёрся на крестовину своего гигантского меча, который был выше, чем любой из его противников, и усмехнулся.
— А ты, вижу, умеешь слагать слова. Что же, ежели вместо одного могущественного противника судьба предлагает мне двоих помельче, кто я такой, чтобы с ней спорить? Я сражусь с вами обоими. И, когда одержу победу, больше никто мне не помешает. Каэрлеон падёт, и королевства людей будут стёрты с лица земли.
— Мой отец говорил: не торопись строить планы, пока поединок не закончен, — фыркнул Браннан.
— А то что? — Бэлеар недобро прищурился.
— Примета плохая, говорят. Раздразнишь судьбу…
Элмерику показалось, что в этот момент на лице Калэх, по-прежнему неподвижно стоящей на вершине дольмена, мелькнула тень улыбки.
— Обсудим условия, — фомор облизнулся, и бард заметил, что язык у того раздвоенный, будто у змея. — Если кто-нибудь из ваших друзей или подданных вмешается, победа будет за мной. Я тоже придержу своё войско, чтобы никто не вздумал путаться под ногами. Если они нарушат уговор — победа ваша. Дерёмся до смерти.
— Это по чести, — кивнул Браннан. — Мы согласны.
Кажется, он хотел добавить что-то ещё, но Бэлеар прыгнул вперёд и с рыком атаковал. Их мечи встретились, и над холмом разнёсся звон, будто сотни колоколов вдруг ударили одновременно.
Орды фоморов замерли. Они бросили таран, опустили луки и дротики. Все — и защитники города, и враги — как зачарованные, следили за боем на вершине холма. Все, но только не Элмерик — потому что бард знал: будет он смотреть или нет, битва всё равно закончится, как суждено. Важнее было следить, чтобы никто не толкнул судьбу под руку.
Он не сразу понял, что всё это время продолжал играть вместе с Каллаханом. Не слышал, как Джерри окликал его несколько раз, и понял, что что-то не так, лишь в тот миг, когда ему скрутили руки за спиной.
— Ты спятил? — проорал Джеримэйн ему на ухо. — Они же
