хотелось переходить от одного к другому.
– А вообще… можно и тут остаться, – заключила она.
– Нет, – возразил Ворон, приземлившись к ней на другое плечо и мягко коснувшись крылом. – Нужно войти. А потом дом будет чист, вернутся твои родители с Малышом, ты окажешься под родной крышей с дорогими людьми, которые тебя любят.
Хорошо бы. Кроме Малыша, но… ну, если они вернутся домой, все, может, она не будет чувствовать себя сильно виноватой за свои слова.
Она снова вспомнила злые слова, которые сказала маме утром в другой жизни. И не могла признаться зверям, что всё это произошло по её вине.
– Ладно, – согласилась она и шагнула вперёд.
Тут мимо пролетела чёрная с белым сорока и исчезла за забором.
– Только этого не хватало, – всполошилась Лили. – Это ведь плохо? Примета такая?
– Что? – оглядываясь, спросила слепая Кротиха. – Что случилось?
– Одна сорока, – объяснила Лили. – Мама говорит: «Одна – к печали, две – к радости».
– Глупости, – заявил с плеча Ворон. – Не все птицы, что летают при дневном свете и при лунном, должны что-нибудь значить. Некоторые из них просто птицы.
– Ну, хорошо, – согласилась Лили и сделала ещё шаг.
Мимо пролетела вторая сорока, следуя за первой.
– Слава тебе Господи, – каркнул Ворон.
– Как? Вы же сказали, что это ничего не значит.
– Мы связываемся с уму непостижимой опасностью, – заявил он. – Осторожность – прежде всего. Теперь давай попробуем пролезть через ту дыру в двери.
Подойдя ближе к дому, Лили обратила внимание на забытые рождественские украшения, которые так никто и не убрал, хотя уже давно прошёл крещенский сочельник, и это считалось плохой приметой.
У неё было подозрение, что зверям это тоже не понравится, как снятая с гвоздя подкова и пролетавшие мимо одинокие сороки.
Прошлое Рождество было вообще никуда не годным.
Беременность повлияла на мамину спину и колени – она упоминала, что хрящи стали мягче, отчего Лили пугалась. В результате мама себя плохо чувствовала и не могла долго что-нибудь делать, двигалась неуклюже, неповоротливо, как морской лев, плавающий по дому. Готовить она не могла – трудно было наклоняться, этим занялся отец, и рождественский обед у него подгорел.
На этот раз мама не подняла Лили, чтобы украсить звездой вершину рождественской ёлки, как бывало каждый год. Даже снеговик с глазками-углями тогда через день растаял – снег долго не продержался.
В новой кухне Лили увидела бумажную гирлянду, которую повесила на крючки стеклянных от пола до потолка дверей, маленькое искусственное деревце посреди стола и несколько наклеенных вместе с отцом на окна снежинок, которые можно было снять и прилепить на следующий год. Они уже сами отваливались, не дождавшись, когда их снимут.
Лили, с Вороном на одном плече, Мышонком на другом и в сопровождении Кротихи и Ужа, подошла к задней двери, той, что вела в кладовку.
Наверху в двери виднелись два стеклянных окошка; через них Лили заглянула в тёмную пустую кладовку. Экраны стиральной машины и сушилки не светились – их никто не включал.
Ворон подлетел к карнизу рядом с дверью.
– По крайней мере, тут дьяволу не пройти, – заметил он.
– Что-что? – опешила Лили.
Ворон махнул на что-то головой.
Над дверью в камне было вырезано колесо со спицами.
– Отпугивает нечисть, – сообщил он. – Значит, слабое место – только новая кухня. В старину знали, что делали. Большая часть этого дома родом из Средневековья. Тогда строили надёжно.
– Всё это немного академично, правда? – заметила Лили.
Слово она узнала в школе и очень этим гордилась.
– А что это значит? – полюбопытствовала Кротиха. – Ворон, а?
– Я… м-м…
– Ворон такой умный, – гордо сообщила Кротиха. – Столько всего знает!
– Может быть, Лили объяснит, – вывернулся тот.
– Это значит, – уточнила Лили, – что совсем не важно, как они туда попали: они ведь уже там.
Ворон распушил перья.
– Кто знает? Может, окажется и важно.
Лили наклонилась к большому окошку внизу двери. Она худенькая, особенно сейчас – должна пролезть. Толкнула собачью дверцу – так, попробовать. Та не шелохнулась. Потом вспомнила, что у Волчка был магнитный ошейник – без него дверца не откроется. Так в дом не могли проникнуть лисы и другие звери, а также соседские коты.
Правда, соседей поблизости тоже не было, с содроганием размышляла Лили. Хотя папа сказал, что не удивится, если через собачью дверцу попытаются проползти пьяницы из пивной.
Лили со вздохом выпрямилась. Она устала. Часов у неё не было, но она и так знала, что никогда ещё не была на ногах так поздно.
– Что случилось? – спросил Ворон.
Лили рассказала про ошейник.
– Значит, нужен магнит? – уточнил Ворон, сидя на подоконнике.
– Да.
– А разве на холодильнике не магниты?
Он смотрел в окно, склонив набок голову.
Лили подошла поближе. Точно. Могла бы и сама догадаться: в конце концов, большой стальной корпус освещал всю комнату – бледно-зелёное сияние от небольшого экрана на холодильнике извещало: «морозильная камера –18°, холодильник –3°». А вокруг были магниты: мерцающие, которые она находила в чулке с рождественскими подарками, другие в форме пиццы из их любимого семейного ресторана, мышь, которую можно нарядить в разные одежды, слова на белых магнитах, в которых были буквы, что изучали в школе, картинки, списки, что купить… слова, из которых складывали стихи:
Холодильник стоял в старой кухне, теперь кладовке, в новой же была встроенная техника, за дверцами.
– Может, какой-то из магнитов откроет собачью дверцу, – сообщил Ворон, – если туда проникнуть.
– Вот эта работа по мне! – заявил Мышонок. – Подержите меч.
Он бросил иголку Кротихе, к счастью, не остриём, которая её тут же уронила.
– Что это было? – ничего не видя, спросила Кротиха.
– Меч, – ответил Ворон.
– А-а. Лапы-то копать привыкли, – извиняясь, сказала она, поднимая их на всеобщее обозрение, – а не держать.
Мышонок, не обращая на возню внимания, подобрался к нижнему уголку собачьей дверцы и, скребя задними лапками, передними толкал её, помогая головой, пока внизу, напротив замка посредине, не открылась щель, – и вдруг, в мгновение ока, оказался внутри.
– Меч, – попросил он с другой стороны. – Пожалуйста.
– Зачем? – удивилась Лили.
– На случай ближнего боя.
– Тех иголкой не остановишь, – усомнилась Лили, представив матово-чёрные, холодные и ничего не выражающие глаза.
Неестественные движения.
Лили хотела забрать мамину записку, но только не встречаясь снова с её призраком.
– Я больше думал о собаке, – объяснил Мышонок.
– Ах, о Волчке.
Мысль о том, что Волчка будут колоть иголкой, тоже была ей не по душе, но
