Она всегда была малявкой.
– Вот как.
Кажется, я что-то не то сказал.
– Но она очень умная и шутит смешно. Сидит за крутым столом и всё такое.
Я умалчиваю о том, что Джейсон был влюблён в Терезу Гантини и заступился за неё в шестом классе, когда Даллас обзывал её Терри Гигантини. Но это было давно. Раньше.
– В смысле, с тобой?
– Что?
– Ты сказал, она сидит за крутым столом – с тобой?
– Я сижу не за крутым столом, – говорю я ей. – Да я бы и не хотел за ним сидеть.
– Почему?
– Потому что половина тех, кто там сидит, полные отморозки.
Она смотрит на меня:
– Тогда почему вторая половина с ними сидит?
Я тоже об этом задумывался. В основном из-за Джейсона.
– Не знаю. Может, они думают, что если будут там сидеть, то их не будут гнобить. Например.
– Тогда почему ты там не сидишь?
– Потому что лучше быть жертвой отморозка, чем другом отморозка.
Она кивает:
– Друг моего врага – мой враг. Так сказал кто-то из великих. Тогда, может, друг отморозка – тоже отморозок?
Я смотрю на неё:
– Может.
– Только вы забыли самое важное правило, – говорит голос сзади.
– Да что ты! – Карамель поворачивается и меряет Вернея взглядом – снизу вверх, потом сверху вниз. – И какое же самое важное правило?
– Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе.
– То есть? – уточняет Карамель.
– То есть, может быть, друзья отморозков только притворяются их друзьями. Может, они видят в них врагов, потому и держат их близко.
Неудивительно, что эти двое не ходят в школу. Они бы воспринимали её немножко слишком всерьёз.
– Знаешь, что я бы сделала? – говорит Карамель. – Я бы решила, что мой стол – это и есть крутой стол. И всем можно за ним сидеть. И так бы и стало.
– Так не получится, – говорю я.
– Почему? И с чего это ты устанавливаешь правила?
– Я? Я никогда в жизни не устанавливал правил! Можешь мне поверить.
– А разве не ты только что сказал, что я не смогу сидеть за крутым столом?
– Я такого не говорил!
– Говорил, Джордж. Подумай – и вспомнишь.
– Карамель, до свидания, – с нажимом говорит Верней. – У нас с Джорджем дела.
Карамель возмущённо хмыкает и исчезает в кухне, и меня это не так уж и огорчает.
Оставшись наедине с Вернеем, я показываю ему обёртку от жвачки и говорю:
– Похоже, мистер Икс дома. Он, видно, совсем ненадолго уезжал.
Верней явно удивлён. Даже очень. Он берёт обёртку у меня из рук и медленно сворачивает в трубочку.
– Она была на коврике?
– Ага. Вот облом, да? Теперь тебе придётся быть осторожнее. Кажется, что-то пошло не так.
– Да, досадно. – Верней пристально смотрит на обёртку. Потом переводит взгляд на меня, и у меня отчётливое ощущение, будто он знает, что я вру. Потом протягивает мне фляжку:
– Кофе?
– Эй, ты сказал ему или нет? – кричит из кухни Карамель. – Мне запретил говорить, а сам до сих пор не сказал!
Верней опускает руку с фляжкой.
– Попугаи вернулись, – говорит он.
– Попугаи вернулись! – кричит Карамель.
Мы по очереди смотрим на них в бинокль. Один попугай – я не знаю, но Верней утверждает, что это всегда один и тот же – всё время улетает и потом возвращается в гнездо.
– За веточками летает, – говорит Верней. – У них ремонт.
– А разве их не двое? Почему тогда она не помогает?
– Возможно, она вот-вот снесёт яйца, – говорит Верней, сверяясь с записями в блокноте. – Кажется, самое время.
Мы не можем говорить о мистере Икс при Карамели, но в кои-то веки Верней её не прогоняет. Она выкладывает свои тайные припасы – «Старбёрст» плюс остатки «Цыплят, утят и кроликов», и мы отмечаем возвращение попугаев.
Голубь выползает из своей комнаты уже перед самым обедом, и вид у него сонный. Верней говорит ему про попугаев, и они хлопают друг друга по ладоням – хай-файв!
– Как дела, Джордж? – спрашивает Голубь.
– Норм.
– Присматриваешь за нашим мальчиком? – Он гладит Вернея по голове.
– Типа того, – говорю я, думая при этом, что Верней сам за собой присматривает лучше некуда.
Голубь улыбается мне:
– Хорошо.
Мама Вернея целый день снимает какую-то свадьбу, а у его папы суббота – самый занятый день в школе вождения, поэтому на обед Верней готовит яичницу-болтунью и сдерживает своё обещание – учит меня.
– Секрет идеального скрэмбла, – говорит он мне, – это очень маленький огонь.
Он уменьшает огонь до минимума и перемешивает яйца на сковородке, кажется, целую вечность. Но когда наконец скрэмбл готов, он и правда супер. Карамель готовит тосты и обеспечивает нам десерт из своих припасов.
А потом мы просто ничего не делаем, и это именно то, чем мне хочется заниматься. Папа звонит мне на мобильный узнать, как дела, и даёт трубку маме, и голос у неё не слишком усталый.
Ближе к вечеру я говорю Вернею, что мне пора идти встречать папу.
– Мы опять ужинаем в «Ям Ли». Хочешь с нами?
– Я не могу, – говорит Верней. – Папа везёт Голубя на соревнования по бегу и прыжкам, а у мамы эта её свадьба. Я должен быть дома с Карамелью.
– Но вы можете пойти вместе, – говорю я. – Папа не будет возражать.
– Обожаю «Ям Ли»! – говорит Карамель.
– Нет, – отвечает Верней. – Мама сказала нам ужинать макаронами.
– Какими – теми, что Голубь сварил? – Карамель строит гримасу. – Они жуткие. Я хочу в «Ям Ли».
– Нет, – говорит Верней.
– Да, – говорит Карамель.
– Нет, – говорит Верней.
Карамель подходит вплотную к Вернею и шипит ему прямо в лицо – точней, не прямо, а снизу вверх, потому что она всё-таки на голову ниже:
– Я тебя ненавижу.
Верней ничего не отвечает – просто отступает на шаг.
Громко топая по коридору, она убегает к себе и хлопает за собой дверью так, что дрожат оконные стёкла.
Верней глядит на меня.
– Экхм… тогда, может, в другой раз, – говорю я.
Он улыбается:
– Она у нас с характером.
Он провожает меня до двери, и я говорю ему, что официально прощаю его за то, что он вытворил прошлой ночью.
– Ага. И я тебя тоже прощаю, – говорит Верней и вкладывает мне в руку новую обёртку от жвачки.
Он знает, что я соврал. Но откуда?
Из нашей квартиры гнезда попугаев не видно, но, когда мы идём в «Ям Ли», оказывается, что его немножко видно с улицы. Я рассказываю
