сей день.
Харджес, в свою очередь, любил все, что связано с горами. Он был известен своим безграничным энтузиазмом и добротой: водил большой фургон в Санкт-Мориц, чтобы собрать измученных гонщиков и поднять их на вершину.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Я почти не общался с Клодом. Он приезжал к нам в Доркинг только один раз, незадолго до женитьбы, чтобы представить будущую жену. И я не был в Америке, кроме той поездки, когда встречался с Пьером после войны. Конечно, между филиалами были свои дела – например Нью-Йорк часто делал заказы на наши золотые портсигары, лондонские коробки пользовались популярностью у американских клиентов. Но все это управлялось отделами закупок и заказов.
Взаимодействие между тремя филиалами происходило с помощью сотрудников. Жан-Жак опечалился, узнав, что его кузина Марион рассталась с мужем и Клодель ушел из Cartier Paris. В мае 1957 года, по указанию Пьера, Поль Кальметт, давний директор фирмы, занял пост нового президента Cartier S.A.
Как акционер, Жан-Жак был представлен в парижском совете директоров, и в 1957 году Марион попросили принять более активное участие в Cartier Ltd. «Я очень благодарна вам за то, что вы сделали меня директором, – писала она кузену. – Я действительно ценю это и сделаю все, что в моих силах». Они оба считали важным общность подхода между лондонским и парижским отделениями. Туссен не ездила в Лондон, но время от времени присылала из Парижа последние новости о работах фирмы, а Жан-Жак каждый месяц присылал на Рю де ла Пэ подборку последних работ своей команды. Если они нравились мадемуазель Туссен, она могла передать их в парижскую мастерскую и предложить клиентам.
Иногда Жан-Жак отправлял своих дизайнеров в Париж на несколько дней, чтобы пообщаться с французскими коллегами. Деннис Гарднер вспоминал, как его проводили в кабинет мадемуазель Туссен, но тут же вышвырнули вон, когда она поняла, что он не говорит по-французски!
Если не считать редких заседаний совета директоров, Жан-Жак редко ездил в Cartier Paris, он чувствовал себя более полезным в лондонском офисе. Но навещал мать в Швейцарии почти каждый месяц. В свои 80 Нелли была полна жизни, но здоровье уже не было прежним. Она радушно встречала гостей – с милой улыбкой и половинкой грейпфрута на каждом колене – «от артрита».
Навещая мать, Жан-Жак мог заглянуть к тете и дяде на другой берег озера. Летом 1958 года Пьер и Эльма отпраздновали золотую свадьбу. Прошел 51 год с тех пор, как юная мисс Рамси, промокшая после летнего ливня, вошла в дом 13 по Рю де ла Пэ, чтобы завоевать сердце среднего брата Картье. Теперь ей было 79, и она была очень слаба. Это будет ее последний большой праздник – чуть больше года спустя она скончалась. Пьер, нежно ухаживавший за ней, остался один. Почти два десятка лет он жил без братьев, теперь придется жить и без любимого «щенка». Нелли тоже была ужасно расстроена. Эльма была ей как сестра, они так много пережили, будучи замужем за братьями Картье. Шесть месяцев спустя умерла Сюзанн Ворт, сестра Пьера. Ныне из сплоченного и динамичного старшего поколения остались только Нелли и Пьер.
Дело нашей жизни рушится
В Нью-Йорке моральный дух был подорван. Когда Пьер основал американский филиал, спрос на шикарные драгоценности из Парижа был огромен. В то время не только не было значительной конкуренции со стороны других французских ювелиров в Нью-Йорке, но и демонстрация обилия драгоценностей была важна для определения позиции в обществе. В 1960-е годы все стало по-другому, богатых людей оставалось все меньше, и даже те, у кого были значительные драгоценности, не всегда знали, куда бы их надеть.
Вернувшись к управлению магазином после свадьбы, Клод столкнулся с упадком экономики. «Покупателей почти не видно, – говорилось в отчете 1957 года, – у публики нет аппетита к красивым камням, которые мы получаем каждый день». В следующем году ситуация ухудшилась, бизнес был «ниже, чем когда-либо»; в мае 1958 года «все так дорого, деньги трудно заработать. Это не имеет смысла, депрессия сбивает цены».
К 1960 году кризис достиг высшей точки: «Деньги становятся совершенно невидимыми». Фондовый рынок, который Жак называл «барометром ювелира», «не оказывал никакого влияния на бизнес», поскольку рос – «несмотря на депрессию и недовольство». Еще более тревожным было опасение «тотальной катастрофы» – при высокой безработице в Америке, сложной экономике и угрозе холодной войны со стороны России (усугубленной успехом кубинской революции годом ранее). На этом фоне даже Пьер почувствовал бы давление. 35-летний Клод, с малым деловым опытом и гордым характером, не позволявшим обращаться за советом к дяде, оказался в трудном положении.
К разочарованию Пьера, семья и дети не сделали племянника более сосредоточенным на работе. Несмотря на спорадические всплески деловой активности, Клод часто уезжал путешествовать и преследовал свои полупрофессиональные спортивные интересы. К этому времени его сотрудники привыкли справляться со своими обязанностями без постоянного надзора. Жюль Гленцер, все еще работавший в свои почти 80 лет, вел внушительный список клиентов, в который входили Мэрилин Монро и Элизабет Тейлор. Но если когда-то он был полон обаяния, то сегодня стал напыщенным и эгоистичным. «Гленцеру нравилось быть там одной из самых высокопоставленных фигур и господствовать над другими, – вспоминал один из коллег. – Он плохо обращался с молодыми сотрудниками». Даже Пьер, который когда-то видел Жюля Гленцера своей правой рукой, уже не был так близок к нему. Он был раздражен самовозвеличивающей статьей в прессе, которую несколько лет назад организовал Гленцер. Вместо того, чтобы придерживаться политики осторожности, проводимой Домом, он сыпал именами нынешних клиентов, что, как считал Пьер, было дурным тоном.
В шоуруме на Пятой авеню выставленные в витринах украшения не отличались от тех, что были в Cartier London и Paris. В течение последних нескольких лет самыми популярными предметами были небольшие броши, которые, как правило, имели цветочную или анималистическую тематику, или подчинялись тем же принципам ар-деко, которыми ранее славился Cartier. В каталоге конца 1959 года были, конечно, и дорогие вещи, но некоторые предметы оказались вполне доступными широкой публике. Часы-конверт из тканого золота (часть браслета открывалась, чтобы показать циферблат) стоили 450 долларов; брошь-цветок с подвижными золотыми лепестками, маленькими рубинами и бриллиантами – 475; рубиново-бирюзовая полосатая золотая брошь в виде ящерицы – 190. Многие клиенты не искали драгоценностей, но предпочитали предметы из серебра: 30-долларовые чашечки для молока и сока «для ребенка», «эмалированные сахарные щипцы». Актуальны были подарки для мужчин: зажимы для галстуков и машинки для обрезания сигар. Кроме того, хорошо шли канцелярские принадлежности Cartier, и Альфред Дюранте оказался занят больше, чем когда-либо.
«Такие клиенты, как Барбара Хаттон, приходили с фотографией своего дома. Я делал набросок с фотографии, и его печатали на бумаге для личных писем», – вспоминал он. Другие просили сделать гербы-печати. Не важно, что у некоторых
