политике Диоклетиана и Константина. Мое творчество живо заинтересовало рецензента. Так мы познакомились с Саррой Саксонской. Что касается моей антирелигиозной пропаганды, то вскоре я ею насытил город Фрунзе до отказа. Эмилия Львовна организовывала мои лекции везде: в пожарной команде, в туберкулезной больнице, в доме для престарелых, в доме слепых, в депо, на заводах, в учреждениях. Как-то миновала психиатрическую больницу. Это было одним из ее немногочисленных недосмотров.
До начала марта мы жили вместе с Иваном Григорьевичем. Жизнь наша протекала в очень упорных занятиях. Мы готовили лекционные курсы. Опыт зимней сессии меня убедил: лекции и практические занятия должны быть полностью отработаны заранее. Готовиться в ходе сессии невозможно. Работа наша двигалась вперед. Вечерами приходил Глускин. Мы читали, спорили на политические и литературные темы, временами выпивали и веселились. У нас были деньги, отменное здоровье и ничем не загубленная энергия. Кончалась зима. Начиналась чудесная среднеазиатская весна – теплая, дружная, веселая.
Приехали Женя и Наташка. Иван Григорьевич и я встретили их на вокзале. Наташка, одетая в черную меховую шубку, вылезла на перрон и потрепала меня рукой по щеке. Мы прибыли в нашу квартиру. Жене все понравилось. Быт мой утратил кочевой характер. Стало чисто и уютно, на окнах появились занавески. Я сожалел только о том, что Иван Григорьевич перебрался на другую квартиру. Хорошо, что он поселился недалеко. Женя занялась хозяйством. Мы ждали приезда матери. Все шло хорошо и спокойно: появились знакомые. У нас в доме стала бывать Сарра Саксонская, мы захаживали к ней. Особых развлечений во Фрунзе не было. Женя и я ходили в кино на все фильмы. Наташка оставались на попечении наших хозяев. Она любила лечь спать на сундуке в их комнате. Росла живой, веселенькой, умненькой девочкой. Утром просыпалась, укрывалась одеялом с головой и кричала: «Папа, найди меня». И я ее искал. Потом мы пели с ней песню «Артиллеристы, Сталина приказ!» Я купил себе новый радиоприемник и проигрыватель. Вечерами слушали пластинки.
Весной вышел третий номер «Вестника Древней Истории» с моей статьей «Вопросы идеологии поздней Римской империи в работах буржуазных историков». Я показал ее коллегам. Меня поздравили, а историк партии Баялы заявил: «Кац, любишь ты похвастаться!» Я ответил: «Люблю, когда есть чем! И не так уж это страшно!» Баялы заткнулся. Вообще-то мы не любили друг друга.
Не помню, при каких обстоятельствах, но на нашем факультете произошли структурные изменения: вместо одной кафедры стало две – Истории СССР и Всеобщей Истории. Последняя осталась за Мусиным, первую возглавил Иван Григорьевич. В конце марта началась весенняя сессия. Лекций в это время не читали, шел прием зачетов и экзаменов. Меня командировали в Пржевальск организовать весеннюю сессию с помощью преподавателей тамошнего института. К этому времени я недурно освоился с правилами заочного обучения, учебными планами, порядками и т. д. Все это в полной мере проявилось в Пржевальске.
Конец марта во Фрунзе полыхает весной. Чудесным утром я пришел к автостанции, купил билет до Пржевальска и занял место в тесном маленьком автобусе, пристроившись у окна. Тронулись. Быстро доехали до гор. До сих пор я видел их издали: заснеженные вершины на фоне голубого неба. Теперь автобус катил вдоль скалистых склонов. Вскоре дорога показалась мне опасной. Автобусик жался правой стороной к горам, а слева тянулись сначала некрутые склоны, а потом пошли глубокие провалы. Где-то далеко внизу шумела река. Вот это да! Мне приходилось много ездить по горным дорогам Карпат. Никакого сравнения! Там в опасных местах дорогу защищали мощные барьеры из рельсов. Здесь не было ничего подобного, только маленькие побеленные столбики вдоль крутых поворотов. Попадавшиеся встречные машины, казалось, повисали колесами над провалами. Мне стало страшновато. Подумалось: лучше уж было лететь самолетом. Но тогда самолеты считались еще большой редкостью. Миновали шумевшее ветром Боомское ущелье. Автобусик остановился у деревянного домишки, приветливого, как все забегаловки, и грязного, как все чайханы. Здесь я отведал милого моему сердцу лагмана, купил на дорогу конфет. Следующая остановка – Рыбачье. Этот городок раскинулся на берегу Иссык-Куля. Никогда на видел я такого неприветливого места. Горы, ветер, маленькие домишки, никаких деревьев. Столбами вьется пыль. Дальше поехали вдоль озера. Оно величественно. Причудливо громоздятся прибрежные скалы, превращенные ветрами в призраки готических городов, словно сложенных из красного кирпича. Громадное озеро катит волны, как море. Есть чем полюбоваться. Потом наступила ночь. Автобус забирался куда-то вверх. Я уже не знал, опасна дорога, или нет. Стало холодно. Где-то остановились, я вылез размяться и угодил в снег. Поздно ночью добрались до Пржевальска. В какой-то дрянной гостинице я дождался утра. Утром осмотрелся. Пржевальск оказался маленьким деревянным городишкой. Рядом громоздились горы. На улицах много деревьев. Мне показалось, будто я стою на вершине какой-то горы, а Фрунзе приютился где-то далеко внизу. Пржевальск расположен на значительной высоте. Я это как-то чувствовал. Я быстро нашел институт. Он располагался в двухэтажном деревянном доме напротив активно действующей церкви. Храм науки соседствовал с храмом божиим.
Я зашел в здание и сразу же встретил знакомого. Это был Оська Вайнберг, окончивший литературный факультет МГУ. Мы знали друг друга по Горьковской библиотеке… Первое, что я сделал – это перебрался к нему из гостиницы. Вайнберг снимал комнату в совершенно русском деревянном доме со ставнями. Вайнберг представил меня директору института Юсупову. Он гордо сидел в большом кабинете за столом, покрытым желтой бархатной скатертью. Окна покоились за красными бархатными занавесками. По моим представлениям, так должен был выглядеть очень паршивый бардак. Его глава производил неизгладимое впечатление кретина на императорском троне. Он снизошел до краткой беседы со мной по поводу преподавателей, которых я намеревался привлечь для работы с заочниками. В общем-то я быстро составил расписание и договорился с преподавателями. Помог мне Оська Вайнберг.
Потом я отправился в ГОРОНО. Там мне предстояло получить школу для проведения встреч с заочниками. Здесь же работал заведующий консультпунктом. Этот чин был и заочником. Меня он принял, как новичка, а я вел себя, как ветеран. На мою просьбу выделить школу чин ответил: «Все будет. Школа будет. Но вы назначьте меня принимать экзамены по истории партии на киргизском языке». Я отказал с ходу. Чин скептически заметил, что со школами плохо. Я сохранил полное спокойствие: «Хорошо. Место я для работы найду. Но заведующий консультпунктом может считать себя лишенным полномочий. Видимо, заработная плата ему не требуется!» Я встал, собираясь уйти. Чин попросил меня не спешить, сказал, что он пошутил, что юмор это национальная особенность киргизов, пошел со мной в школу, сделал все, что
