– Потрясающе! В два часа ночи… И действительно, многое просто гениально в этой постановке, Владимир Иванович. Порой постановщик вроде бы увлекается чрезмерным великолепием, но тут же возникает что-то юмористическое, смешное, и это великолепие не кажется таким уж самодовлеющим. Роль Хлеба, Огня, Собаки временами очень тонко пронизана юмором, а посему вроде бы чересчур мистическая атмосфера окрашивается улыбкой, становится более человечной и понятной, возникает та детская чистота, которой, по всей видимости, и добивался автор. И весь спектакль идет весело, легко, без длиннот.
Может, разговор бы продолжался, может, появились бы другие персонажи прекрасного сновидения Федора Ивановича, но неумолимая Иола Игнатьевна решительно вошла в комнату, где величественно дремал ее знаменитый муж, и стала его будить. Федор Иванович проснулся.
– Ты знаешь, Иолочка, что-то необычное и потрясающее произошло со мной сегодня: как наяву разговаривал с Немировичем и Станиславским, да так явственно все помню, что подробно могу пересказать все от них услышанное. Поразительно!
– Ничего в этом поразительного нет, мы сейчас должны идти на юбилейные торжества во МХТ, вот и приснились тебе эти разговоры.
Шаляпин с удивлением посмотрел на Иолу: как точно она умеет разгадывать сны…
– Ты будешь еще репетировать послание Рахманинова или уже считаешь, что полностью готов к выступлению?
– Что-то ты уж больно строга ко мне сегодня. Улыбнись, Иолочка!
Федор Иванович подошел к роялю, перелистал послание Рахманинова, жившего в Дрездене, и совершенно успокоился: голос звучал превосходно, можно было собираться в театр на юбилейные торжества.
Зашел в детскую, поиграл с сыновьями и Татьянкой, поинтересовался, как идут занятия у Ирины и Лидии, которые уже бредили театром, разыгрывали, по словам Иолы Игнатьевны, целые сценки, в которые вовлекали младших детей. И удовлетворенный тем, что в доме все нормально, стал собираться на юбилей. Ясно, что там будет весь театральный мир…
Дружными аплодисментами встретили Шаляпина в Художественном театре. Федор Иванович, широко улыбаясь, крепко пожимал руки друзей, в изысканном поклоне целовал ручки знакомых дам, что-то смешное успевал сказать Иоле Игнатьевне, которая так давно ждала возможности развеять слухи о том, что муж совсем уехал от нее, бросил с пятью детьми.
И словно ждали только появления Федора Ивановича. Не успели Шаляпины занять свои места, как на сцену вышел Константин Сергеевич Станиславский и открыл торжественное заседание:
– Господа! Московское, петербургское и русское общество в течение десяти лет оказывало доверие Московскому Художественному театру и баловало его своим доверием. И сегодня вам угодно было придать нашему семейному юбилею более крупное общественное значение…
Один за другим выходили на сцену и приветствовали артистов и режиссеров полюбившегося театра; Немирович-Данченко, Качалов, Станиславский, Москвин читали приветственные телеграммы и поздравления с юбилеем. Гликерия Федотова, всем сердцем участвуя в торжестве, признавала, что «десятилетняя слава Художественного театра была «путеводною звездою для всех сценических деятелей». «Рождение Художественного театра – праздник всех русских актеров без различия школ и направлений. 14 октября – золотая дата», – говорилось в одной из телеграмм. «Труден был путь, который прошли вы от бедной «Чайки» нашей трудной жизни до великого порога царства, где обитает «Синяя птица», крылатый образ, символизирующий Правду, Красоту и Знание, но вы свершили его. Идите же дальше, вступайте в это царство, и вы найдете синюю птицу искусства, а когда найдете, дайте ее нам, потому что она нам нужна, чтобы мы были счастливы» – так писали благодарные зрители. «Поставь новую веху и снова в путь, опять доверь себя твоим вожатым – гениальной фантазии вечно юного Константина Сергеевича и здоровому эстетизму Владимира Ивановича. Горячий привет моей родине, моим учителям, моим друзьям, моим врагам, счастья в новом пути!» – приветствовал Всеволод Мейерхольд. Скорбную ноту внесла Ермолова, напомнившая в телеграмме о смерти главного режиссера Малого театра Александра Павловича Ленского: «Наше горе мешает разделить ваш праздник, дорогие товарищи, примите искренний горячий привет и самые лучшие пожелания»…
Поток приветствий казался нескончаемым. Некоторые так волновались, что не могли сдержать слез, вытаскивали платки и, не стесняясь, вытирали восторженные слезы. Не раз Владимир Иванович и Константин Сергеевич тоже лезли в карман за платочком, чтобы смахнуть набежавшую от волнения слезу. Наконец попросили на сцену Шаляпина.
– Дорогие друзья и сотрудники, вы, славные юбиляры! Во-первых, позвольте поздравить вас с великим торжеством вашего десятилетия, а во-вторых, позвольте поблагодарить от чистого сердца, от чистой души за все художественные наслаждения, которые вы так щедро дарили всем и, между прочим, мне, и, в-третьих, позвольте пропеть, именно пропеть, письмо моего друга Рахманинова, адресованное на имя Константина Сергеевича Станиславского.
К роялю подошел неизменный друг и аккомпаниатор в концертах Арсений Николаевич Корещенко.
«– Дорогой Константин Сергеевич! – мощно начал Федор Иванович церковный мотив «Многие лета». – Я поздравляю Вас от чистого сердца, от самой души. За эти десять лет Вы шли вперед, все вперед и нашли «Си-н-ню-ю пти-цу».
В эту медленно текущую мелодию, прозвучавшую торжественно, с большим чувством, неожиданно ворвалась игривая полька из музыки Саца к «Синей птице».
«– Она Ваша лучшая победа! Теперь я очень сожалею, что я не в Москве, что я не могу вместе со всеми Вас чествовать, Вам хлопать, кричать Вам на все лады: «Браво, браво, браво!» И желать Вам многая лета, многая лета, многая лета! Прошу Вас передать всей труппе мой привет, мой душевный привет. Ваш Сергей Рахманинов. Дрезден. Четырнадцатого октября тысяча девятьсот восьмого года. Постскриптум. Жена моя мне вторит…»
Буря оваций долго не смолкала. Аплодисменты стихли только тогда, когда растроганные Станиславский и Немирович-Данченко со слезами на глазах попросили Федора Ивановича повторить это приветствие.
– Вот как изворачиваются талантливые люди! – широко улыбаясь, сказал Шаляпин. – Арсений Николаевич, давай начинай…
Шаляпин сел на свое место. Торжественное собрание продолжалось.
Наконец с благодарственным словом выступил Станиславский:
– …Низко кланяемся Москве, Петербургу и русскому обществу с чувством глубокого почтения и благодарности. Низко кланяемся всем уважаемым представителям учреждений, обществ и корпораций и частным лицам, почтившим нас сегодня приветствиями. Низко кланяемся и Московскому литературно-художествен-ному кружку и членам комиссии по организации сегодняшнего торжества, принявшим на себя его инициативу и осуществление…
