домой совсем не того ее мужа, который две недели назад уезжал.
Отец очень слаб, еле двигается, почти все время спит.
– Что вы с ним сделали?! – зло и жестко вопрошает мама.
В ее понимании я увела из дома здорового отца, привела больного. Да еще и с какой-то женщиной!
И женщина эта в больном сознании мамы становится виновницей всех бед. Все волна негатива переключается на сиделку Валентину.
И какими словами выражается теперь эта волна! И если бы только словами…
Отцу после операции нужно давать лекарства по расписанию. Мать вырывает таблетки у сиделки и уносит в спальню. К отцу не подпускает. Коршуном становится. Того гляди, сердца выклюет.
Снова бегу я, чтобы дать отцу лекарства.
Сиделка плачет на балконе. Говорю ей, чтобы решала сейчас. Если не справится, мне нужно искать другую сиделку или другое решение патовой ситуации.
Валентина уговаривает сама себя, что потерпит, что приспособится, что ей работа нужна, она потерпит, потерпит, потерпит…
Волна негативной энергии от мамы такая – сметет любого.
Она не умолкает ни на минуту. Ходит всю ночь. Сиделке не дает спать.
И я не понимаю, как сиделка может терпеть такое от незнакомого человека. Даже за деньги. У меня терпеть это от своей родной мамы больше не получается.
Это все я уже выслушивала в тот страшный день, когда мы ждали психиатра. Тогда мама еще не принимала лекарства. А теперь почему не успокаивается?..
Врач-психиатр, которой звоню в панике, говорит, на сколько можно увеличить дозу лекарства.
– А если и предельная доза не поможет?
– Тогда только госпитализация, – жестко отвечает врач. – Вам отца выхаживать надо.
«Только госпитализация». Как приговор.
И шуршащие со всех сторон пересуды – «Сдала мать в психушку!» – слышатся в этом приговоре мне.
Понимаю, что всё это мое подсознание. Мое воспитание. Что мне всё это только кажется.
Но «сдала мать в психушку» стучит в висках.
«Выгуляй меня, пожалуйста, – пишу другу, замечательному ведущему и продюсеру, Диме Борисову. – А то сойду с ума».
У Димы в тот вечер каким-то невероятным чудом нет съемок. Мы бредем по парку. Буйно цветет сирень. И еще наш профессиональный праздник – День радио. Мы, как «эховцы» (бывших «эховцев» не бывает!), на фоне этой невероятной сирени записываем сториз с поздравлением коллегам… Сидим где-то на открытой веранде. Есть я не могу. Глотаю вино. С комом в горле, который застрял и не уходит.
Урывками судорожно рассказываю что-то из случившегося со мной и с родителями в последние дни.
– Главное правило спасения в самолете! «Обеспечьте маской сначала себя, потом ребенка», – повторяет Димка. – Тебе нужно помочь самой себе. Иначе ты не сможешь помочь родителям.
Сейчас я глотну еще немного вина, пойду домой и засну. Пойду и засну…
Но дойти до дома не успеваю.
Сиделка Валентина звонит и сообщает, что собирает вещи. Больше оставаться в одном доме с моей мамой она не может.
Снова иду к родителям. По пути прошу сына вызвать для сиделки такси – уже ночь, а у нее два тяжелых чемодана.
Мама не унимается. Всё происходящее с ней уже хуже, чем до вызова психиатра.
Сиделка плачет, и я понимаю, как ей жаль себя. Что она, образованная, уважаемая в своем городе женщина вынуждена теперь в чужом городе смотреть за чужими стариками. И терпеть такое.
– У вас все будет хорошо, – успокаиваю я сиделку. – Вы просто представьте себе, что вы сейчас уедете, а я останусь. Я со всем этим останусь.
Сиделка плачет еще громче. Теперь ей жаль меня.
А я не плачу. Мне кажется, я превратилась в какой-то камень. Который не имеет права плакать и чувствовать.
Проводив сиделку до такси, возвращаюсь в квартиру родителей. Мама не успокаивается. Снова пытаюсь накапать ей галоперидола. И проследить, чтобы выпила.
Она не хочет пить. Она не молчит. Она снова и снова сплошным агрессивным потоком клянет всех и вся. Про сиделку уже забыла. Теперь снова объект – я…
И тут срываюсь я.
Первый раз за все эти дни срываюсь.
И кричу.
Кричу в ответ. Перекрикивая маму.
Кричу.
И чувствую дикий стыд. Дикий, пронизывающий стыд. От того, что кричу на мать.
Знаю же, что нельзя.
Что она больна.
Что это не моя мама.
Это ее болезнь.
Но я кричу.
Судорожно глотаю стопку чего-то крепкого, что нахожу в буфете у родителей. И ухожу на улицу.
Всё. Больше не могу!
Пусть она там сама!
Что хочет, то пусть и делает! Хоть умрет! Мне уже все равно!
Я больше не могу.
Ведь я делаю всё, что говорят врачи. И доза лекарств уже предельно допустимая.
Я больше не могу. Я. Больше. Не могу.
Сажусь на бортик ограды соседнего дома, чтобы закурить – хотя не курю. И вдруг начинаю рыдать. Впервые за все это время. Впервые за много последних лет – казалось, я давно разучилась плакать.
Но плачу. Рыдаю. Громко. В голос. Судорожно. Взахлеб. Как в детстве.
Я больше не могу. Я большенемогууу… большенемогубольшенемогу… немогу…
Испуганная девушка с большой собакой останавливается рядом. Протягивает бумажную салфетку.
– Вам помочь? Вам плохо?
Мотаю головой. Нет, нет… Чем здесь поможешь…
– Нет… Спасибо… Простите, что напугала…
Собака тычется мокрым носом мне в щеку…
– …У меня просто… у меня болеют родители…
Немного успокоившись, возвращаюсь.
В окнах родительской квартиры горит свет, но все тихо.
Оба спят. Мама, не раздевшись, спит прямо поверх одеяла.
Укрываю сверху пледом.
Но почему же и предельная разрешенная доза не помогает?.. Что не так?..
Утром возвращается еще не успевшая найти другую работу киргизская женщина Айнагуль – «Аня». У которой моя мама еще два дня назад брала лекарства.
Мне теперь остается только надеяться, что она снова справится. Но уже к концу этого дня становится понятно, что и эта надежда напрасна…
Что делать?
• Думайте о себе!
• Только потом о ваших больных близких. Иначе некому будет их выхаживать.
• «Обеспечьте маской сначала себя, потом ребенка!»
• Теперь это ваш девиз.
• Иначе не выживете не только вы, но и они!
@моя_история
Юлия Баева, село Диканька
– ААААааааааааааааиииииаааа!!!
– Да, мамулечка! Чего орррем???
– Я ору? Не придумывай! Я не ору!!!
– Ты ж моя красавица!!! Похоже, идешь на рекорд и решила переорать самого Витаса?:) Он уже нервно в углу рыдает от зависти, мамочка!:) У тебя куда круче получается.
И так с восьми утра!
Или не с восьми?..
Это же я в восемь во двор вышла.
Бегаю к маме, да.
Чтобы услышать, что она
