дорогу, когда левое заднее колесо бортом зацепило какую-то неровность, – но от удара зад подбросило, и на смену законам механики тут же пришли законы аэродинамики.
Bugatti взмыла в воздух, закрутившись штопором вокруг опущенного носа. Вышвырнутое из кабины тело Рене проскакало по тротуару, словно камушек запущенный по поверхности пруда, а его Bugatti срубила придорожную акацию и лишь благодаря этому рухнула перед самой ложей прессы, а не прямо в нее. Ошеломленный и контуженный Рене с окровавленным лицом попытался было подняться на ноги, и его подхватили, не дав упасть, подоспевшие устроители. [135] Карета скорой помощи доставила Рене в местную больницу. Пока он несколько раз терял сознание и вновь приходил в себя, медики разрезали и сняли с него комбинезон, после чего тщательно обследовали пострадавшего. Рене родился в рубашке – отделался серьезными, но не смертельными резаными ранами и тяжелым сотрясением мозга. В какой-то момент, придя в себя, он увидел у своей койки Вимилля. «Ты выиграл?» – пробурчал Рене и снова впал в забытье. [136]
Очнувшись в следующий раз, он обнаружил, что его соперник и соотечественник по-прежнему в палате. Оказалось, что не в качестве посетителя, а на соседней койке, с перебинтованной головой. Двадцатичетырехлетний преследователь вылетел с трассы вслед за Рене и ровно на том же месте. Оба узнали имя победителя лишь после того, как тот заглянул их проведать с бутылкой шампанского. Им оказался Фредди Дзехендер [137], шедший третьим с трехминутным отставанием от Вимилля, благодаря которому парадоксальным образом и победил, поскольку асфальт в повороте перед трибуной к его приезду успел чуть подсохнуть.
– Премногим вам обязан, спасибо! – сказал Дзехендер, выставляя шампанское. – Давайте обмоем! [138]
Всю следующую неделю Рене, соблюдая предписанный ему строгий постельный режим, беспокойно ворочался в больничной койке, снова и снова переживая в мельчайших подробностях и мгновение за мгновением постигшую его жуткую катастрофу.
Смерть и автоспорт всегда были тесно переплетены между собой, но никогда прежде связь эта не выглядела столь тесной, как теперь, когда средняя скорость прохождения некоторых трасс приблизилась к отметке в 200 км/ч. «Смерть не просто витает, она нависла над нами», – сказал он однажды. [139] Каждый гонщик знал, что любая гонка может стать последней и для него, и для любого другого, и гибель каждого может наступить в любое мгновение – из-за отказа тормозов, из-за обломков на трассе, из-за неожиданных маневров столь же уязвимых соперников. На скорости в 200 км/ч ты за секунду пролетаешь более пятидесяти метров, – и малейшая ошибка пилотирования способна превратить тебя в груду мяса среди металлолома. В среде гонщиков в те годы машины скорой помощи стали цинично называть «костеуборочными». [140]
Смерть сделалась родной и близкой, а потому и понятной до мелочей, настолько часто они с нею сталкивались лицом к лицу, так часто ее наблюдали, а главное – столько раз сами оказывались на волосок от нее. Скорость вхождения в поворот гонщики оценивали вероятностью не убиться. [141]
Продолжать выступления можно было только отринув всякий страх, как фактор, вот они и взирали на смерть не со страхом, а скорее с трепетным уважением. Один из гонщиков той эпохи сравнил соревнования перед лицом смерти или превращения в полного инвалида с испытанием на «прочность древесины, из которой тебя выстругали». [142] И все-таки авария в Комменже потрясла Рене до глубины души. Ни до, ни после не доводилось ему оказываться настолько близко к гибели в гонке.
Навестил его в больнице и Луи Широн, у которого Рене арендовал за обещанную долю призовых злополучную Bugatti T51. Он пообещал другу восстановить разбитую или подыскать другую машину. «Главное, возвращайся к этому делу сразу же», – таков был его мудрый совет опытного бойца.
Рене по-настоящему любил жизнь автогонщика – копание в моторах, еженедельные переезды, соревнования, напористое протискивание вперед – на лучшую позицию – в каждом повороте каждой следующей гоночной трассы.
Нравилась ему и слава – газетные заголовки, всеобщее внимание, где бы он ни появлялся. И вдруг появившимися деньгами он по молодости кичился и любил ими сорить. Если бы не брат Морис, Рене точно бы все без остатка растранжиривал и проматывал – на дорогие костюмы и бары, на подарки друзьям и – конечно же – на барышень. Симпатичные юные поклонницы стаями вились и вокруг боксов, и у отелей после гонок; и Рене их чар отнюдь не чурался.
Сообщество гонщиков ощущало себя чуть ли не единой семьей. Лучшие часто сменяли команды, а независимые гонщики и вовсе пользовались свободой выбора марки авто в зависимости от специфики трассы, как тот же Рене на АФУСе. К месту следующей гонки они обычно отправлялись на своих пижонских кабриолетах всей дружной компанией, останавливались там все в одном и том же роскошном отеле, кутили в одних и тех же ресторанах и барах – и даже модную одежду себе заказывали у одних и тех же портных. Ну а после гонок они всей дружной компанией представали во фраках на гала с раздачей автографов и столь же дружно норовили поскорее улизнуть от назойливых поклонников. Каждую зиму гонщики все вместе отправлялись в Альпы кататься на горных лыжах в ожидании следующего сезона. И даже их подруги и жены часто дружили между собой.
Среди этой братии было полно чудаков и эксцентриков. Сиамский принц Бира повсюду возил с собою коллекцию заводных игрушечных машинок, и гонщики устраивали на них потешные заезды по гостиничным коридорам, а у итальянского графа Карло Феличе Тросси, заядлого курильщика трубок, имелся средневековый замок, где он держал экзотических птиц. Был среди них, наконец, и добрый друг Рене поляк Станислав Чайковский, чья любовь к перно частенько заканчивалась тем, что посреди ночи он принимался ломиться в двери гостиничных номеров с требованием: «Именем закона откройте, вы арестованы»! А еще как-то раз на вечеринке после гонки безумный переполох на весь отель начался из-за того, что Руди Караччола не уследил за своим талисманом – длинношерстной золотисто-рыжей таксой по кличке Мориц. Когда же потерявшегося песика обнаружили барахтающимся в реке ниже по течению, на спасение бедного животного, не раздумывая, бросились в воду гонщики всех команд, включая, естественно, и Рене. [143]
Странноватого рода дружба их связывала. Накануне гонки все вместе веселятся и подтрунивают друг над другом, а поутру бьются яростно каждый сам за себя и против всех на пределе и даже за пределами сил, не останавливаясь ни перед чем, вплоть до выноса друг друга с трассы. Тацио Нуволари, попав однажды в такую аварию,
