сам признаешь, что мужчина, пылающий безумной страстью к женщине, имеет иммунитет - наверное, так это назвали бы врачи - против других влияний.
- Да, Фрэнк, конечно, но как мог Шекспир с его прекрасной душой столь безумно любить женщину?
- У Шекспира не было твоей всеобъемлющей страсти к пластической красоте, - ответил я. - Он влюбился в доминирующую личность, которая дополняла его уступчивую благожелательность.
- Вот именно, - перебил меня Оскар. - Нас непреодолимо притягивают наши противоположности - очарование неведомого!
- Сейчас ты говоришь так, словно никогда не любил женщину, - сказал я. - А ведь ты влюблялся в женщин, и не раз.
- Моя беззаботная юность, Фрэнк, - с улыбкой процитировал Оскар, - когда я был зелен в суждениях и с холодом в крови.
- Нет-нет, - настаивал я. - Не так уж много времени прошло с тех пор, как ты с энтузиазмом восхвалял леди Такую-То и Такую-то, Терри.
- Леди...., - серьезно начал Оскар (я не мог не заметить, что сам этот титул заставил его перейти на светский язык поэзии), - движется, словно лилия в воде. Я всегда думаю о ней, как о лилии. Точно так же я привык думать о Лили Лэнгтри как о тюльпане, с фигурой, словно греческая ваза, вырезанная из слоновой кости.- А вот Терри я всегда обожал: Мэрион - великая актриса с неуловимым, загадочным обаянием, она была моей «Женщиной, не стоящей внимания», искусственной и обворожительной. Она принадлежит моему театру..
Оскар, казалось, потерял нить беседы, так что я спросил:
- А Элен?
- О, Элен - подлинное чудо, - рассыпался в похвалах Оскар. - Великий характер. Знаешь ее историю?
Не дождавшись ответа, Оскар продолжил:
- Она начинала, как модель Уоттса, художника, когда ей было всего пятнадцать-шестнадцать лет. Уже через неделю она читала его, как открытую книгу. Он обращался с ней со снисходительной учтивостью, гранд-сеньор, и, естественно, она ему отомстила.
Однажды пришла ее мать и спросила Уоттса, что он собирается решать по-поводу Элен. Уоттс сказал, что ничего не понимает.
- Вы влюбили Элен в себя, - сказала мать, - а это было бы невозможно, если бы вы не оказывали ей знаки внимания.
Бедняга Уоттс протестовал изо всех сил, но мать потеряла самообладание и разрыдалась, говорила, что сердце девушки будет разбито, и в конце концов, отчаявшись, Уоттс спросил, что он может сделать. Мать ответила, что он может лишь жениться.
Так вот они и поженились.
- Не может быть, - воскликнул я. - Я не знал, что Уоттс был женат на Элен Терри.
- Ну да, - сказал Оскар. - Они были женаты чин чином. Мать за этим проследила, и Уоттс, следует воздать ему должное, содержал семью, как джентльмен. Но, как идеалист или, как назвали бы его в свете, дурак, он стыдился своей жены, обращался с ней с величайшей сдержанностью, и, когда устраивал обеды или приемы, приглашал только мужчин, а ее из осторожности отсылал прочь.
Однажды вечером он устроил обед, пришло очень много известных людей, по правую руку от него сидел епископ, и вдруг, между сыром и грушей, как сказали бы французы, появилась Элен Терри, кружилась в танце в розовом трико с корзиной роз на запястьи, начала осыпать розами гостей. Уоттс пришел в ужас, а вот все остальные были счастливы, особенно - епископ, говорят, сказал, что никогда не видел столь романтичной красоты. Уоттса едва удар не хватил, а Элен протанцевала прочь из комнаты, собрав в свою корзину сердца всех присутствующих вместо роз.
Для меня это - подлинная история жизни Элен Терри. Это может быть правдой или ложью, но я верю, что эта история правдива фактически так же, как символически: это - образ не только ее жизни, но и ее искусства. Никто не знает, как она встретила Ирвинга и как постигла актерское мастерство, но при этом, как тебе известно, она была одной из самых лучших актрис, которые когда-либо блистали грацией на английской сцене. Великая личность. Ее дети даже унаследовали толику ее таланта.
Оскар восхищался только великими актрисами - Элен Терри и Сарой Бернар, и знаменитыми дамами. Он был снобом по натуре: поистине, это его главным образом и роднило с английским социумом. А в целом он питал глубочайшее презрение к женщинам, и особенно - к их мозгам. Однажды он сказал о ком-то: «Он - словно женщина: обязательно запомнит банальное, и забудет важное».
Именно это презрение к женскому полу заставило Оскара вновь вернуться к этому спору.
- Я размышлял о нашем споре в поезде, - начал Оскар. - Было поистине абсурдно с моей стороны позволить тебе покинуть поле битвы без результата: тебя следует разгромить и заставить опустить флаг. Мы говорили о любви, и я позволил тебе сравнивать девушку с юношей, это нелепо. Девушка не создана для любви. Она даже вовсе не является хорошим инструментом любви.
- Некоторых из нас больше интересует личность, чем удовольствие, - ответил я, - а других... Вспомни строки Браунинга:
«Я верю, что мы ближе к Господу благому,
Чем к племенам его, исполненным алчбы».
- Да-да, - нетерпеливо ответил Оскар. - Но дело не в этом. Я хочу сказать, что женщина создана не для любви и страсти, а для того, чтобы быть матерью.
Когда я женился, моя жена была красивой девушкой с белоснежной кожей. Она была изящна, словно лилия, ее глаза танцевали, звонкий смех звучал, как музыка. Примерно через год грация цветка увяла, она стала тяжелой и бесформенной, тащила свое тело по дому, неуклюжая и несчастная, с отекшим лицом в пятнах, с ужасным деформированным телом, с больным сердцем, и всё это - из-за нашей с нею любви. Это было ужасно. Я пытался окружать ее добротой, заставлял себя к ней прикасаться и целовать ее, но ее постоянно тошнило, и - о! не могу об этом вспоминать, это всё так отвратительно...Я полоскал рот и открывал окно, чтобы проветрить губы на свежем воздухе. О, природа омерзительна: она отнимает красоту и оскверняет ее, покрывает тело цвета слоновой кости, которое мы обожали, мерзкими рубцами материнства, марает алтарь души.
Как можешь ты говорить о столь интимной вещи, как любовь? Как можешь ты ее идеализировать? Любовь для художника возможна лишь при условии отсутствия детей.
- И все ее страдания не внушили тебе никакой любви к ней? - спросил я в замешательстве. - Не
