«кто будет кричать и песни петь», следить за всеми выезжающими, проезжающими и особенно приезжающими.
В страхе перед заезжими агитаторами, «прелестны ми письмами» и «лживыми разглашениями» усилили шпионаж и тайную разведку. В разведчики выбирали людей «надежных» — из офицеров, дворян и «доброго» купечества. В ряде уездов упразднили перевозы через Оку и другие реки. Волоколамский воевода распорядился отобрать у всех крестьян охотничьи ружья и винтовки с пулями, порохом и дробью. Воеводам городов Московской губернии предписывалось свезти денежную казну в Москву «или куда удобнее будет», собрать предводителей дворянства на специальные совещания о мерах обороны от Пугачева.
Екатерина приказала дать Тульскому оружейному заводу заказ на 90 тысяч ружей. Этим заказом правительство пыталось сразу убить двух зайцев: оружие пригодится против повстанцев, а тульские мастеровые, получив работу, «года на четыре — шуметь не станут» {171}.
Екатерина посоветовала также московскому главнокомандующему князю Волконскому предложить дворянам, «кои надежны быть могут на своих людей», вооружить их.
Помещики Московской губернии начали формировать для своей защиты отряды из крепостных, вооружать их, обучать военному строю. Старались держать в тайне истинные причины военных приготовлений, а крепостным говорили, что их готовят против турок, против поляков. Помещики боялись, что крестьяне «первые готовы будут к нему [Пугачеву] предаться и против самих же нас обратить оружие свое» {172}.
Но вооружаемые Болотовым люди узнали о том, куда их собираются отправить. Помещик обратился к ним с речью, чтобы дрались хорошо. «Да, — сказал один из крестьян, злодейски усмехаясь, — стал бы я бить свою братию! А разве вас бояр так готов буду десятерых посадить на копье сие» {173}. Дворяне Коломенского уезда приступили было к набору, но крестьяне Броницкой волости отказались дать людей.
Дворяне боялись вооружать крепостных. К тому же надобность в этом миновала: 23 июля в столице узнали о заключенном две недели назад мире с Турцией. «Общее уныние» (этими словами английский посол сэр Роберт Гуннинг характеризовал столичные настроения) сменилось уверенностью и спокойствием: освобождалось многотысячное войско, которое можно было двинуть против Пугачева. Из-за Буга, из-за Дона, из Крыма навстречу Пугачеву направили целую армию. «Противу воров столько наряжено войска, что едва страшна ли таковая армия и соседям была» {174} — писала Екатерина. Успокаивающе подействовало на дворян и назначение графа П. Панина главнокомандующим войсками, призванными ликвидировать восстание. Хотя сама Екатерина не любила Панина, но он был популярен в дворянских кругах, твердо полагавших, что именно Панин положит конец страшному восстанию.
Под влиянием всех этих событий русское дворянство заметно приободрилось: появилась перспектива покончить с опасным врагом, грозившим подорвать самые основы дворянско-крепостнической монархии.
Но наиболее успокаивающе подействовал на встревоженные дворянские умы тот оборот событий, который наметился в середине 1774 года на пугачевском фронте.
ВОССТАНИЕ
КАЗАНЬ — МОСКВА
После отступления от Казани у Пугачева остался ничтожный отряд в четыреста человек. Правительственное командование легко могло бы разбить его, если бы оно не распылило своих сил и действовало более уверенно. Но беспомощно чувствовало себя не только командование, но и сама Екатерина.
Пугачев не унывал. По своему обыкновению, он прежде всего занялся организацией новой армии. Дубровский написал замечательный «манифест». Его стоит привести полностью:
«Божиею Милостию мы, Петр Трети, император и самодержец Всероссийский: и протчая, и протчая, и протчая.
Объявляется во всенародное известие: жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короны и награждаем древ ним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностию и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцов-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощением. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалое бедствие. А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России прозцветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: как прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, оных противников нашей властей и возмутителей империи и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатця будет» {175}.
Печать Пугачева
«Большая государственная печать Петра III, императора и самодержца всероссийского. 1774 год»
В этом документе, полнее чем в каком-либо другом, сформулированы задачи — положительные и отрицательные — пугачевского казацко-крестьянского движения.
Мотив свободы от крепостничества, от гнета помещиков и помещичьего государства в нем выражен с наибольшею силою. С предельной ясностью здесь указывается и тот класс, к которому он обращен: это, в первую очередь, крепостное крестьянство.
Воззвание свидетельствует об огромном росте и размахе борьбы. Первые указы Пугачева формулировали, в сущности, только положительные цели восстания, они перечисляли те блага, которыми «император» жалует своих сторонников, и почти ничего не говорили о том, каким же образом добиться этих благ, у кого их надо вырвать. В приведенном документе уже ясно и точно указаны враги — «злодеи дворяне» и «градские мздоимщики судьи». Средство расправы с эксплуататорами рекомендуется самое решительное — «ловить, казнить и вешать».
Это — крестьянский «манифест». Красной нитью проходят в нем крестьянские мотивы. Как характерно это глубокое знание настроений и нужд именно тех масс, на помощь которых Пугачев мог рассчитывать в каждый данный момент. Движение началось с кратких указов, где на первый план выдвигались специфические казацкие мотивы — обещание жалованья, пороха и свинца. Следующие указы, обращенные к коренному национальному населению, начинаются с пышного и длинного «императорского» титула, в торжественном стиле старых владетелей Востока. Умело вводится в обращениях к
