останется, по сути, одно название. То есть, во избежание очередного сокрушительного поражения французских авто к соревнованиям не будут допущены машины гоночной формулы – все эти «серебряные стрелы», – а вместо этого будет проведено состязание исключительно среди спорткаров. Но и там на всякий случай решено было запретить использование двигателей с наддувом, а машины к состязанию допускать исключительно двухместные, с бамперами, крыльями, ветровыми стеклами, клаксонами, зеркалами заднего вида и полным комплектом электрооборудования, включая фары и стартер.
На Гран-при Бельгии, проводившемся на трассе Спа-Франкоршам в предгорьях Арденн, Рене вернулся на поле битвы с немцами. Как он ни старался наверстать упущенное в поворотах, приблизиться к ним на расстояние атаки ему никак не удавалось. Ускорения они демонстрировали непревзойденные. Победу же в этой гонке снова праздновал Руди, у которого явно наметился annus mirabilis [296] после долгого восстановления.
Рене в тот день, вися на хвосте у «серебряных стрел», так надышался их ядовитыми выхлопными газами, что ему сделалось дурно. На него продукты горения их топлива WW действовали как хлороформ, и на тридцать первом круге Дрейфус вынужден был откланяться, уступив место резервному тест-пилоту. [297] После заезда в боксы ему даже пришлось отлеживаться на голом асфальте, прежде чем он более или менее пришел в себя, а потом промывать молоком воспаленные глаза и горло. Увы, осадок от осознания своей неконкурентоспособности против немецких машин смыть было не столь просто [298].
Ни улучшенная подвеска, ни форсированный двигатель не ликвидировали отставания Alfa Romeo P3 в классе от немок. И выстреливала теперь Scuderia Ferrari дуплетом лишь на тех Гран-при, в которых по каким-либо причинам не принимали участия команды из Германии, – в По, Марне и Дьеппе. В первом случае победил Нуволари, опередивший Рене, а в двух других – сам Дрейфус в острой борьбе со своим другом-соперником Луи.
В перерывах между гонками Рене с Шушу останавливались в Модене на севере Италии по соседству с цехом Alfa Romeo со штатом в тридцать человек под личным контролем Энцо Феррари, который с малой родины предпочитал не отлучаться. На гонки он сам практически не выезжал, зато требовал от Рене и других гонщиков команды подробных личных отчетов о том, как там себя вели его железные кони. Тридцатисемилетний, ростом метр восемьдесят, с орлиным носом истинного потомка древних римлян и густой копной иссиня-черных волос Феррари источал воистину царственное величие. И такова была внутренняя сила его воли и характера, что Энцо даже голос не приходилось повышать, поскольку все и так внимательно прислушивались к его мягким до шелковистости, но при этом повелительным интонациям.
Бывший гонщик Alfa Romeo, а затем владелец местного автосалона этой фирмы, Феррари основал собственную гоночную команду, которой предстояло выступать на этих итальянских машинах, в ноябре 1929 года, вдохновившись примером братьев Мазерати. Первыми жокеями «конюшни» Феррари, вняв его убедительным доводам, стали Джузеппе Кампари и Тацио Нуволари. На протяжении четырех лет Scuderia Ferrari de facto исполняла функции официальной заводской команды Alfa Romeo. Цех Феррари, размещавшийся теперь в Модене в двухэтажном каменном здании по адресу Viale Trento e Trieste, 11, получал машины с миланского завода Alfa Romeo и доводил их до гоночных кондиций. [299]
Новая формула и пришествие «серебряных стрел» скинули Alfa Romeo P3 с пьедестала, и Scuderia Ferrari теперь никак не могла встать на ноги после этой двой ной подножки. Перед началом сезона 1935 года Варци перешел в Auto Union, заняв место, на которое метил Нуволари, дав старт новому витку давнего острого соперничества между двумя этими легендарными гонщиками. Впервые они схлестнулись между собой еще в мотоциклетных гонках. Нуволари был сыном бедняков из Мантуи, а Варци – богатым миланцем. Нуволари на трассе так и кипел эмоциями, а Варци был гонщиком хладнокровным, расчетливым и безжалостным. В одной команде им было никак не ужиться, и тут в их распри вмешался лично Муссолини, постановивший, что Италию в составе Alfa Romeo будет представлять “Il Maestro”. [300]
Подобные манипуляции выходили за пределы понимания Рене, но, в общем-то, его лично не касались, и он был только рад попаданию в Scuderia Ferrari на освободившееся место. Во-первых, он оказался в одной команде с Широном. Во-вторых, ему приятно было иметь еще и такого партнера, как Нуволари, который вызывал у него искреннее восхищение и уважение тем, что к сорока трем годам не утратил ни остроты реакции, ни решимости продолжать гоночную карьеру. На вопрос журналиста, когда он планирует заканчивать с гонками, Тацио ответил: «В жизни не дождетесь, синьор. Умрете раньше, чем я уйду». [301]
Много чему можно было поучиться у партнеров и на треке, и по жизни. Мео Костантини указал Рене на недостаточную агрессивность его стиля вождения; так Нуволари был великий спец и лучший учитель по этой части. И в то же время за пределами трассы Тацио поражал Рене своей скромностью и сдержанностью. Да и здоровому образу жизни (за исключением безостановочного курения) у «Летучего мантуанца» было не грех поучиться: постная диета, сон по двенадцать часов в сутки, крайняя умеренность по части спиртного – только по большим праздникам и только виноградное вино. К тому же Нуволари был еще и примерным семьянином, воспитывавшим двух сыновей.
При росте 165 см Нуволари был худ, как тростинка, и мускулы на его поджаром теле проступали столь рельефно, что его можно было бы использовать в качестве ходячего пособия по анатомии движения. Из-под коротко стриженных черных с проседью волос на соперников смотрело лицо весьма грозное: глубоко посаженные глаза под нависшими надбровными дугами, широкий рот с зубастым оскалом, мощный, будто выруб ленный из гранита подбородок, – и все это вкупе с полной неспособностью скрывать любые эмоции. Да он и не стремился их скрывать. Нуволари был весь, как есть, неподдельный.
Также ему явно недоставало чувства самосохранения, свидетельством чему его регулярные выходы на старт в гипсе, наложенном после травм, полученных в предыдущих состязаниях. Ну а в ходе гонок Тацио буйствовал и неистовствовал, орал во весь голос, молотил кулаками по бортам своей машины и раскачивался в кокпите взад-вперед, будто способен был реально пришпорить машину и придать ей ускорение одним лишь волевым усилием. Вся эта экспрессия не мешала ему сполна использовать врожденную ловкость и координацию движений, срезая углы впритирку со стенами на немыслимых для других скоростях и стать родоначальником техники прохождения виражей полным дрифтом со скольжением всех четырех колес. «Гонялся он как сумасшедший, часто бился, машины свои хлыстал как вьючных животных, – писал очевидец. – Это был истинный, классический
