межсезонные перетасовки гонщиков. Рене ни капли не сомневался, что останется в Scuderia Ferrari, тем более что он загодя получил такое предложение лично от Энцо. Они с Шушу даже стали присматривать себе квартиру в Модене… И тут вдруг подули такие политические ветры, что возвращение Рене в Италию сделалось немыслимым.
Муссолини требовалась всецело итальянская команда, да и настроения в стране были такие, что и чистокровного-то француза в красной машине публика не вынесла бы, не говоря уже о французском еврее, судя по его говорящей фамилии Дрейфус. Тут уже и не важно никому, исповедует ли Рене иудейскую веру или какую-либо другую. Как заявил один антисемит его брату Морису, также обратившемуся в католичество, но, в отличие от Рене, скорее из искренней веры в догматы этой религии: «Твоя фамилия Дрейфус; следовательно, ты – еврей, и точка». [329]
Феррари принял Рене в своей штаб-квартире в Модене. Беседа проходила в дыму, который натянуло из механического цеха, под доносившийся оттуда же оглушительный лязг металлорежущих станков. Впрочем, говорить им было особо не о чем. Энцо просто по-дружески посоветовал Рене перебраться во Францию и подыскать себе место во французской команде. Решение принято и обжалованию не подлежит, как понял Рене. Тошно. Пришлось им с Шушу паковать вещи, продавать свой кабриолет Alfa Romeo и возвращаться в Париж.
На этом фоне до Рене дошли слухи о том, что Mercedes подписал Широна, причем по рекомендации и даже настоянию Караччолы. Еще один удар по самолюбию Дрейфуса. Ведь всем было яснее ясного, что сезон 1935 года Рене провел несравненно лучше «Старого лиса». Многие открыто говорили, что, будь у Рене машина получше, он был бы стабильно в тройке лидеров любой гонки. Если кто и заслуживал приглашения в лучшую команду Европы, – то это он, Рене… Ну и, конечно же, Нуволари, но того – опять же, по настоянию правительства Муссолини, – напротив, вынудили остаться у Феррари против его воли.
О чем это говорит? Рене было предельно ясно, о чем: Рене – еврей, а евреям за рулями «серебряных стрел» Mercedes и Auto Union не место. Широн ведь тоже ни разу не немец, однако Гитлер лично санкционировал его приглашение в Mercedes. А тем временем из Auto Union едва не выставили чистокровного немца Ганса Штука из-за того лишь, что он женат на теннисистке Пауле фон Резничек, а та на четверть еврейка (по линии деда по отцу). И Штука от изгнания спасло лишь личное заступничество Гитлера, который ему симпатизировал. [330] Адольфу Розенбергеру, единственному топ-гонщику из чистокровных немецких евреев, повезло куда меньше. Никакие былые заслуги, включая вложение семейных средств в разработку P-Wagen на стадии его проектирования и обкатки у Фердинанда Порше, во внимание приняты не были: у Розенберга сначала отобрали профессиональные права гонщика, лишив всякой возможности участвовать в состязаниях, а вскоре и вовсе арестовали по выдвинутому SS обвинению в “Rassenschande” [331] (статья УК, криминализовавшая половую связь евреев с арийцами) и от души поизмывались над ним в застенках, прежде чем позволили бежать в Америку. [332]
Той же осенью Рене рассказали, что сам Нойбауэр как раз-таки был заинтересован в его услугах. Однако ему строго указали на то, что Дрейфус только по паспорту француз, а по отцу еврей, на что шеф немецкой команды якобы ответил не без ехидства: «Они там лично что ли решают, кто еврей, а кто нет?» [333] «Они» относилось к Гитлеру, который, когда ему это было удобно, вполне способен был закрывать глаза на еврейские корни нужного человека. Вот только Рене это никак не светило, поскольку фюрер в жизни бы не допустил в гонки под нацистским знаменем человека со столь однозначно звучащей фамилией как «Дрейфус».
В октябре на ежегодном официальном банкете в Автомобильном клубе Франции (ACF) – при свечах, с видом на площадь Согласия, в окружении звезд и элиты мирового автоспорта (включая делегацию NSKK) – Рене вынужден был терпеливо сносить и вручение Руди Караччоле медали за «блестящую победу» на Гран-при Франции, и долгие нудные речи превеликого множества престарелых чиновников ACF во фраках. Один все распинался о том, что Лига Наций всенепременно обеспечит сохранение мира в Европе, ибо она специально создана, дабы служить его надежной гарантией. Другой превозносил германский автоспорт за «грандиозные успехи», ни словом не обмолвившись, что достигнуты они исключительно благодаря прямому государственному финансированию и поддержке. Третий сокрушался из-за отсутствия у Франции достойных гоночных машин собственного производства и одновременно высказывал опасение, как бы еще и Bugatti не отказались от участия в Гран-при следующего сезона. «Что же мы, так и смиримся с упадком наших [национальных] цветов?!» – патетически восклицал этот оратор. [334] И никто даже не заикнулся о том, как мерзопакостная политика европейских стран одних гонщиков пустила по миру, а другим дала полный карт-бланш. Сидящие за одним столом Рене и Руди как раз и служили явленным олицетворением этого разделения на две касты.
Шансов на участие в серии Гран-при 1936 года у Рене практически не оставалось за неимением команды, готовой его принять, поскольку в новой реальности, требующей огромных инвестиций в получение конкурентоспособных машин формулы 750 кг, заявляться в качестве независимого гонщика было бессмысленно. Так Рене и остался безлошадным жокеем.
С ликующим криком “Partez!” [335] Люси Шелл стартовала на своей Delahaye 135 по обсаженной пальмами дороге Афины – Элефсис. Позади остались белеющие под луной руины Акрополя. За чертой греческой столицы сразу же началась грязная грунтовка, вьющаяся серпантином среди оливковых рощ и ведущая вверх к заснеженным горным склонам. В лучах фар то и дело появлялись дикие лисы – и тут же давали деру из-под колес и растворялись в ночи. Дело было перед рассветом 25 января 1936 года, когда был дан официальный старт Ралли Монте-К арло. На этот раз Люси и Лори, чтобы добраться до столицы Монако, предстояло преодолеть всего-то 3860 километров. С их-то опытом, да с новой машиной, надеялись они, на этот раз победы не упустят, и Люси наконец-то станет первой женщиной-победительницей этого легендарного автопробега. [336]
Теплая погода благоприятствовала восемнадцати экипажам, выехавшим из Афин. Они легко миновали несколько горных перевалов, в другие годы обычно заваленных снегом, из-за чего этот маршрут, собственно, и считался среди раллистов особо сложным. В окрестностях Ларисы дорога тянется через местами заболоченные низины. Там в те годы еще очень хорошо просматривались следы Первой мировой вой ны – изрытые окопами поля и похожие на кратеры воронки от взрывов, создававшие ощущение какого-то чуть ли не
