машины с поправкой на наличие/отсутствие наддува. К участию в Гран-при допускались машины весом
не менее 850 кг и максимальным объемом двигателя 4,5 л (без наддува) и 3,0 л (с наддувом) [344]. Выбор топлива по-прежнему не регламентировался. [345]
Мудрый ветеран французского автоспорта Шарль Фару считал пересмотр формулы фарсом. Немцы с их огромным госфинансированием так или иначе сделают новые двигатели с наддувом существенно мощнее, чем у конкурентов. Учитывая же прожорливость их двигателей и тип горючего, не говоря уже о технической сложности конструкции, это «будут даже не автомобили, а нечто принципиально новое», – писал Фару. Следовательно, сетовал он, его стране нечего противопоставить финансируемым за счет государства «серебряным стрелам» несмотря на все предпринимаемые им для этого усилия. [346]
После провала на Гран-при Франции 1934 года Фару инициировал подписку на сбор пожертвований в Les Fonds de Course [347], целевой фонд, из которого предполагалось оказывать финансовое содействие французским автомобилестроителям, которые изъявят готовность создавать конкурентоспособные машины для участия в Гран-при. Попечительский комитет этого фонда, составленный из представителей региональных автоклубов, в итоге отчитался, что им удалось выручить 225 000 франков [348] от продажи фирменных значков. Гора родила мышь, которую честно поделили между Bugatti, Delage и SEFAC (Société d’Étude et de Fabrication d’Automobiles de Course) [349], причем последнее было учреждено в тщетной попытке создать на ровном месте государственное предприятие и никакого опыта проектирования и строительства гоночных автомобилей не имело. Да и невозможно было построить ничего путного на эти скудные средства, поскольку каждому из трех получателей досталась сумма, сопоставимая с затратами на производство пары двигателей Mercedes-Benz. Сообщали, что у Bugatti полученную дотацию израсходовали на покупку современных металлорежущих станков, – хоть что-то…
Сокрушительное поражение от немцев на Гран-при Франции 1935 года привело к тому, что присутствовавшие на Монлери члены французского кабинета министров были унизительно освистаны и осмеяны. Чтобы «не канули в пучину» последние надежды Франции на победы в Гран-при, Фару предложил взимать на нужды автоспорта сбор в размере десяти франков за каждые выданные водительские права. В декабре 1935 года правительство эту меру утвердило, а для распоряжения собираемой мздой был в Fonds de Course был открыт специальный счет «Миллион франков», правда накопить на нем эту громко заявленную сумму рассчитывали не раньше, чем через год, зато весь этот 1936 год шли горячие баталии за распределение этих еще не собранных средств. Никто не отдавал себе отчета в том, что к тому времени, когда эти деньги появятся, финансировать создание гоночной машины будет поздно. [350] Читая разглагольствования Фару в L’Auto и прочие новости на эту тему, Люси понимала, что нужно что-то делать срочно, а не через год.
Другим событием, ставшим для Люси, по сути, точкой сборки в ощущении себя призванной к выполнению миссии возрождения гоночного спорта Франции, стала оккупация нацистской Германией демилитаризованной Рейнской области в марте 1936 года. Наряду с публичным объявлением курса на ремилитаризацию и перевооружение, это означало фактический разрыв Гитлером Версальского мирного договора – причем разрыв в мелкие клочья. Это было уже балансирование на самой грани открытой войны в исполнении Гитлера, однако правительство Франции, приведенное к тому времени в состояние недееспособности стихийными бунтами, трещащим по швам бюджетом и рассыпающейся экономикой, предпочло вовсе ничего не предпринимать. Из посольства США в Париже в Вашингтон тогда ушла депеша следующего содержания: «Франция хочет мира, боится вой ны и не скрывает этого страха, а потому вынуждена будет мириться с последствиями [оккупации Рейнланда]». [351] Берлинский корреспондент ряда американских изданий Уильям Ширер написал тогда в своем дневнике: «Гитлеру это сошло с рук! Франция не выступила [вой ной]. Так что, нечего удивляться самодовольным улыбкам на лицах Гитлера и Геринга, Бломберга и Фрицше [352] этим вечером в королевской ложе Государственного оперного театра». [353]
Из собственного опыта медсестринской службы в годы Первой мировой Люси вынесла вполне наглядное представление о том, насколько разрушительными последствиями для Европы чревато столь стремительное и кичливое возрождение германской военной машины. Ведь ей довелось выхаживать массу раненых и изувеченных на полях сражений с нею французских солдат. Люси и так не особо любила Германию, а тут еще и в автогонках «серебряные стрелы» лишали изящные французские авто всяких шансов на победу, а нацистская пропаганда по этому случаю била во все барабаны и трубила во все трубы о превосходстве немецкой расы, германской техники и нацистского режима.
Сложив в уме вероятные последствия введения объявленной новой гоночной формулы и оккупации Рейнланда, Люси и приняла окончательное и бесповоротное решение. Пришло время завершить собственную гоночную карьеру и всецело сосредоточиться на управлении своей командой. На тот момент ее Blue Buzz была весьма скромной конюшней, ограничивавшейся выступлениями в шоссейных гонках и ралли, но начинать и нужно с малого, а возглавлять команду ей более чем понравилось, да и результатами Люси была довольна. Теперь же, решила она, пришло время для дерзкого рывка на высший уровень – в Гран-при, – и непременно победного. Она станет там первой в истории женщиной во главе команды, и уже́ одно это окупит любые ее усилия. Но, что еще важнее, она, была твердо намерена «постоять за престиж Франции», как она позже заявила в интервью Paris Soir, и показать нацистам, что дни их безраздельного господства в автоспорте сочтены. В конце концов, если не она, то кто за это возьмется? [354]
Куда с этой идеей идти, Люси теперь знала прекрасно, – и проследовала прямиком по натоптанной дорожке на улицу Банкирскую, к мсье Шарлю.
– С чем теперь пожаловали, мадам Шелл? – прямо поинтересовался Вайффенбах. – Две ваши следующие машины практически готовы; скоро мы с вами все соберемся на Монлери продемонстрировать их публике… Что еще может для вас сделать Delahaye?
– Простейшую вещь, мсье Шарль! – ответила Люси. – Постройте-ка для меня 4,5-литровую гоночную машину формулы-1937. Я тут решила заявить команду в Гран-при.
Вайффенбах застыл в безмолвии.
Тогда Люси терпеливо объяснила ему, что даже имя для новой команды уже придумала – Écurie Bleue [355] – в честь традиционного цвета Франции, восходящего к ранним дням монархии.
– Это будут целиком мои машины, – продолжила Люси. – То есть, я беру все финансирование проекта на себя – от и до: проектирование, постройку, тестирование и доводку, ну и, конечно, сами гонки. Я же вам предлагаю возможность, какой, я уверена, нет и не может быть ни у одной другой фирмы Франции. Ну и что вы на это скажете? [356]
