безоговорочно вверяют судьбу своих компаний.
Собственно, на Talbot Лаго нацелился, как на основное блюдо своей предпринимательской трапезы. Основанная в 1903 году компания поначалу доминировала в европейском автоспорте, и ее машины иначе чем «непобедимыми Talbot» не величали. Но после Первой мировой вой ны череда реорганизаций и слияний превратила изначально яркую и узнаваемую компанию в невесть что. Заводы во Франции и Англии выпускали автомобили зачастую совершенно нескоординированно друг с другом. Само тройное название конгломерата Sunbeam-Talbot-Darracq (STD) вполне отражало разобщенность компании, которая к 1934 году и довела ее до банкротства. Купившие ее с молотка новые владельцы хотели было ликвидировать французское подразделение, но тут как раз и подоспел Лаго с предложением возродить автозавод в Сюрене за умеренную зарплату и долю в прибыли. И дела у него заладились настолько, что к концу 1935 года он попросту выкупил континентальную часть STD и вернул ей гордое имя Talbot, присовокупив к нему собственную фамилию в названиях марок выпускаемых автомобилей – Talbot-Lago. Дельцом он был однозначно ушлым, поскольку всего за пару лет получил в собственность работающий автозавод, не вложив ни сантима собственных средств. [367]
Стратегию реанимации компании Лаго также сформулировал предельно четко: снижение издержек и производство более легких и привлекательных машин, которые, по его заверению в интервью L’Auto, «позволят нам уже в ближайшем будущем вернуть достойное имени Talbot блистательное место в международных состязаниях». [368] И тут ему подвернулся Рене, первоклассный гонщик серии Гран-при, оставшийся без команды, и Тони Лаго предложил ему возглавить команду, а своим инженерам велел внимать советам Дрейфуса при подготовке четырехлитровой версии шестицилиндровой модели спорткара T150 к сезону 1936 года. А сезон этот, напомним, включал Гран-при Франции, закрытый устроителями для автомобилей формулы AIACR во избежание очередного триумфа германских «серебряных стрел» на французской земле.
Многие справедливо указывали на то, что в результате этого решения от «Гран-при» останется одно название, поскольку на автодроме в Монлери будут представлены такие же «гражданские» спортивные авто, как и на других французских гонках – в Марне или Комменже. Лишь на год от года набирающем популярность Гран-при По появятся настоящие гоночные машины формулы 750 кг, но немцы эту первую в сезоне гонку традиционно игнорируют, что серьезно снижает ее значимость, – а теперь еще и Муссолини запретил итальянским командам выезжать на состязания во Францию в знак протеста против санкций, наложенных на его страну Лигой Наций за вторжение в Абиссинию. И вновь спорту нечем было крыть против политики. [369]
24 мая Рене наконец переоделся из делового костюма в гоночный комбинезон и вышел на старт своего первого выступления за Talbot-Lago – гонки «Три часа Марселя» – на синей спортивной T150, обремененной крыльями и фарами в соответствии с регламентом. Выглядела эта машина настолько примитивно и утилитарно, что один журналист уподобил ее понтонной лодке. [370]
На автодроме Мирамас под Марселем Рене и его партнеру по Talbot-Lago Андре Морелю противостояли десять Delahaye 135 и единственная Bugatti. Участникам предстояло выяснить, кто успеет накрутить за отведенные три часа максимальную дистанцию по треку. Из десяти Delahaye две были выставлены заводской командой, а три – командой Blue Buzz Люси Шелл, включая пилотируемую ее мужем Лори. Перед стартом Тони Лаго отозвал Рене в сторону и проинструктировал: «Просто жми на всю катушку – и не заморачивайся. Сломается, так сломается, с тебя спроса не будет». – Оба знали, что машина ненадежна, и от участия в этой гонке Лаго ждал лишь одного результата: показать, что фирма Talbot вернулась в игру. [371]
Рене распоряжение выполнил с лихвой. На первом же пятикилометровом круге он оторвался от ближайшего преследователя на 300 метров. Затем поставил рекорд трассы, пройдя круг со скоростью свыше 200 км/ч. Ну а после пятого круга он вполне ожидаемо заехал в боксы и выбыл из гонки из-за проблем с двигателем. Морель лидерством и рекордами не отметился, но вскоре тоже сошел по той же причине. На трассе вне конкуренции остались Delahaye, и победу одержал молодой заводчанин Мишель Пари (гоночный псевдоним Анри Тулу́за), уехавший на сорок метров дальше занявшего второе место Лори Шелла. [372]
Через два дня после гонки на авиазаводе под Парижем началась забастовка. Оттуда стачки и пикеты быстро расползлись по всей столице, а следом – и по всей стране. Национальная экономика Франции со скрежетом затормозила и рассыпалась, попутно обесценив франки. В стране воцарилась предгрозовая атмосфера, готовая вот-вот разразиться революцией, настолько усилились красно-коммунистические настроения. [373] Во Франции не осталось ни единого уголка, не подверженного брожению. Тони Лаго в одночасье оказался вынужден отбиваться от осаждавших его кредиторов, спасая Talbot. В одном только Париже на улицы разом вышло 350 000 бастующих рабочих. Кафе и магазины позакрывались, парикмахеры побросали ножницы, чистильщики обуви – щетки. [374]
Этторе Бугатти давно относился к рабочим своего завода как к собственным детям. «Мне не о чем волноваться», – спокойно заметил он после начала забастовок. Вскоре, однако, и у него в Мольсайме начался форменный бунт: рабочие захватили завод и отказались впускать своего «Патрона» на его территорию. Сокрушенный Бугатти отбыл в Париж, оставив за старшего своего двадцатишестилетнего сына Жана, который, надо отметить, вполне справился с задачами кризисного управления. [375]
В результате из-за общенациональной забастовки отменили проведение «24 часов Ле-Мана» – впервые в истории этой гонки. ACF кое-как все-таки удалось провести Гран-при Франции. Вот только публики в Монлери 28 июня собралось меньше, чем на скачках, проводившихся в тот же день.
Рене возглавлял команду из трех Talbot, конкуренцию которым составили на этот раз всего девять Delahaye 135, а Жан Бугатти выкатил новинку собственной конструкции. Новая модель Bugatti была габаритнее, чем Talbot или Delahaye, а ее кузов из магниевого сплава настолько походил на длинный узкий танк, что создатели, недолго думая, так эту машину и окрестили: Type 57G Tank. Французский ветеран Робер Бенуа, и Жан-Пьер Вимилль – пилотировали каждый по такой машине. [376]
– Твоя работа сегодня – не пропускать вперед Bugatti, покуда сможешь, – услышал Рене перед стартом от Лаго. – Больше мне ничего не нужно. [377]
В десять утра тридцать семь спорткаров выстроились по диагонали на стартовом поле, а их водители заняли позы спринтеров перед забегом к машинам, как это было принято в Ле-Мане и прочих гонках на спортивных авто. По выстрелу стартового пистолета Рене рванул к своей машине, запрыгнул в кокпит, завелся и ушел на трассу первым. Как и в Марселе, он и к финишу первого круга лидировал, вот только
