чадами во времена советских гонений за веру.* * *
Кто туда только не приезжал и кто там только не служил!
Иногда в деревенскую церковь потихоньку съезжались сразу трое-четверо, а то и пятеро опальных архиереев и архимандритов! В мирской одежде они выглядели скромными и незаметными дедушками с седыми бородами, но в храме за воротами старцы облачались в свои схимы, превращаясь в ожившие иконы подвижников благочестия, они вместе служили и даже фотографировались на память и в утешение для своих духовных чад.
Все старцы пережили страшные гонения и другие испытания, некоторые прошли тюрьмы и лагеря, и хотя многие из них уже покинули этот мир, но их незримое присутствие реально ощущалось в храме, во дворе и в доме, где они жили.
А те самые бабушки на клиросе оказались тайными схимницами и монахинями, они всю жизнь следовали за своими гонимыми духовниками, разделяя с ними бесконечные тяготы жизни и служения. Когда матушки признали нас, то открыли свои тайные монашеские имена, они рассказывали нам о старцах, о чудесах по их святым молитвам и показывали те самые фотографии земных ангелов в чёрных одеждах, снятые в храме всего-то десять-пятнадцать лет тому назад.
Такое даже представить себе невозможно – вот оно то самое место спасения, о котором мы все грезили!
* * *
Но вместе с благоговением и уважением к подвигам старцев и матушек в этом святом месте мы остро почувствовали духовную брань невиданной силы. Первым её сполна испытал на себе отец Георгий, когда его поселили в бывшей келье отца схиархимандрита и спать ему пришлось на железной кровати старца. Наш батюшка потом признался, что в жизни не видел во сне таких кошмаров, в них бесы избивали его, и утром он находил на теле реальные синяки, а в волосах и в бороде сами собой появлялись мелкие узелки, которые никак не развязывались, проще отрезать. Батюшке приходилось ночами молиться до изнеможения, но он наотрез отказался поискать себе другое, не такое «пристрелянное» врагом место.
По утрам отец Георгий выглядел особенно нездоровым и разбитым, это не укрылось от внимательных глаз матушек на клиросе, и как-то регент вскользь заметила, мол, видно наш батюшка совсем заболел, и остальные, глядя в пол, согласно закивали.
Я сейчас не помню подробностей, кто из нашего братства в какое время к нам подъехал, но основной сюжет начал развиваться недели через две после назначения отца Георгия на новое место.
В тот момент, кроме батюшкиной семьи и нас с Алькой, там уже находились наши студенты – девочки из пединститута, Коля и московская Женька, она приехала повидаться перед стажировкой в Греции.
Вскоре к нам пешком пришёл ещё один потрясающий человек, назвался Игорем и остался при отце Георгии на долгие годы. Оказалось, что ещё по весне этот брутальный альпинист резво сделал ноги из Белоруссии, когда вдруг понял, что его партнёры по бизнесу активно не желают ему долгой жизни. Поэтому Игорь, долго не раздумывая, попросту исчез для всех, оставив в полном неведении даже свою семью и родителей. Он взял и ушёл пешком в южном направлении, как-то добрался до Черного моря, по дороге в деревнях и сёлах помогал по хозяйству одиноким бабушкам за еду и ночлег. Где-то на юге Игорь забрёл в церковь, потрудился и там, после чего священник сначала предложил ему креститься, а потом направил новообращённого раба Божьего по святым местам.
Тогда Игорь двинулся по трассе в северном направлении, преодолел чуть ли не семьсот километров, где-то он шёл пешком, где-то автостопом, и прибыл наконец в мужской монастырь, а там наш Юрка-Никодим, ставший уже монахом Феофаном, заприметил парня и направил в помощь отцу Георгию, объяснив, где нас теперь искать.
* * *
После переезда в деревню вся батюшкина семья поселилась в небольшом доме для настоятеля на территории храма справа, а мы с Алькой и Женька устроились в одной из комнаток гостевого домика слева. Рядом с нами во дворе по порядку располагались кухня, просфорня, несколько сараев, туалет, и дальше по всему периметру шли другие жилые и хозяйственные постройки. Мы расчистили и вымыли ещё несколько комнат, и там по очереди останавливались все наши гости, когда приезжали к батюшке. Коля с Игорем устроились за храмом через двор от нас.
При желании в надворных постройках можно было разместить сколько угодно людей, наверное, для этого всё и строилось. Но в тот момент, кроме нашей компании, на церковной территории никто не жил, все матушки имели свои дома в деревне и приходили в храм только на службы. Регент матушка Зиновия вообще приезжала на велосипеде, подоткнув юбку под колено, она была моложе всех на клиросе и жила у самого озера.
Наше новое обиталище снова оказалось лишённым всех удобств, кроме электричества, нам даже воду приходилось носить издалека. В церковном дворе имелся свой колодец в специальном домике, но пить воду из него не стоило, и стирать в ней тоже не получалось из-за чрезмерной жёсткости. Например, если оставить на ночь воду в банке, то наутро сверху образуется белая корочка, тонкая и хрупкая, как яичная скорлупа.
Сначала мы попытались мыть посуду с мылом, нагревая воду из колодца, но вскоре пришлось отказаться от этой затеи – хозяйственное мыло и жир вступали в прочное химическое соединение с известью, содержащейся в воде, и на посуде оставался ничем не смываемый толстый налёт, похожий на слой воска. Через день мы приспособились просто отмывать всю посуду в горячей воде, следом обдавать её кипятком и затем тщательно вытирать полотенцем.
Вдобавок кто-то шепнул нам, что несколько лет назад в церковный колодец сбросили труп мужчины, нашли его не сразу, потом воду несколько раз вычерпали досуха и ждали, пока колодец наполнится вновь и вновь. Вроде бы вода теперь чистая, колодец заново освятили, но на нас эта история произвела гнетущее впечатление, и мы старались не пользоваться водой из него в пищевых целях, а наши девчонки в ужасе обходили стороной симпатичный колодезный домик.
Вскоре выяснилось, для чего предназначены огромные оцинкованные корыта размером с ванну, расставленные вокруг всего храма: оказывается, корыта стояли у водостоков и в них собирали мягкую дождевую воду, в которой можно было мыться с мылом и стирать.
* * *
Первой нашей многодневной работой стала глобальная расчистка храмовых помещений и колокольни от накопившегося за долгие годы хлама. В память об этом подвиге до сих пор во всех моих кошельках по очереди живёт медная двухкопеечная монета, выпущенная в 1875 году, на тот момент ей исполнилось сто двадцать лет, а сейчас без малого сто сорок пять!
Я нашла этот тёмный кругляшек под многолетним слоем
