сама страна и армия оставались «русскими». Их очень удивляло, когда не понимали эту ясную разницу.
Они были ошеломлены дилетантизмом Гитлера и его невероятным незнанием русской географии и истории, что неотвратимо должно было привести к повторению неудавшегося похода Наполеона на Москву в 1812 году. Им казалось безумием, что нацистское руководство из-за своей слепоты и упрямства, а также не желая отказываться от планов использовать Восток в качестве нового жизненного пространства для плотнонаселённой Германии, не использует шанс и политические возможности, чтобы вести войну с Россией как крестовый поход против коммунизма. Поэтому они с горьким разочарованием видели, что Гитлер предпринял завоевательный поход на уничтожение, но совсем не для уничтожения марксизма, а для порабощения русского народа.
В 1812 году Наполеон ожидал, что «нация рабов» будет радостно встречать его как освободителя. Не он ли был провозгласителем революционных лозунгов, которые золотом были вышиты на императорских знамёнах? Несмотря на это, всё русское население осталось верным своему царю и Отечеству: как и в прошлых войнах, предательства не было.
Теперь, сто тридцать лет спустя, многие русские, казалось, готовы были предпочесть господство наци коммунизму, это объясняет то обстоятельство, что вначале немецкая армия встретила в России довольно слабое сопротивление. Гитлер отказывался делать правильные выводы из первоначального краха русской обороны, когда тысячи советских солдат сдавались в плен, а часть их даже была готова сражаться на немецкой стороне.
К огорчению многих высших немецких офицеров, партия обрекла огромное количество советских пленных на голодную смерть в лагерях. Несмотря на строжайшую тайну, ходили слухи о людоедстве. По расовой теории Розенберга, русские были низведены до уровня «недочеловеков», стало быть, их вымирание было бы желательным.
По мнению моих родителей, мерзкое учреждение Розенберга, которое лишь в Берлине разместилось в тридцати зданиях, было в большей степени, чем все другие исчадия нацизма, той раковой опухолью, от которой в конце концов рухнет режим.
Сталин незадолго до войны обезглавил всё высшее командование армии и по большей части уничтожил его. Он знал, что нельзя вести войну без генералов, но талантливые полководцы становятся любимцами народа, предметом пристального его внимания, что могло представлять опасность для власти партии. Поэтому он «всем образом старался» – как нам рассказывал Шуленбург – «избежать войны».
Когда всё же произошло вторжение в Россию, то первоначальные военные неудачи и отступления вызвали замешательство в советском руководстве. Однако роковое применение бесчеловечной расовой теории Розенберга было на руку Сталину. Он на время отставил все коминтерновские интересы и мобилизовал все совершенно чуждые коммунизму идеи – любовь к отечеству и религию. Защита России стала великим патриотическим делом в традиции 1812 года.
Советское высшее командование набралось смелости объяснить Сталину, что солдаты не хотят бороться без благословения священников. До этого Сталин думал, что религия в России практически искоренена. Тут он ошибался. Странным образом мало уделяли внимания тому факту, что Россия после 25-летнего религиозного преследования всё ещё оставалась христианской страной, и Сталину пришлось заключить мир с Московской патриархией до окончания войны.
Немецкая армия называла время похода на Россию, который официально носил кодовое название план «Барбаросса» – время с 1941 по 1942 год, – «зимой мороженого мяса», до того страдали солдаты от холода.
Гитлер намеревался как можно скорее – по образцу молниеносного польского похода – разместить привыкший к победам вермахт в московских зимних квартирах, поэтому он лично приказал отозвать все заявки на зимнее обмундирование и выдал свою неподготовленную к зиме жалкую армию вечному русскому союзнику – Дедушке Морозу.
Тем временем был остановлен атакующий клин моторизованной немецкой армии под Москвой.
Войсковые части утопали в месиве грязи, мокрого снега и бездорожья и замерзали в наспех сколоченных укрытиях. Слишком поздно начали собирать на родине теплую одежду и меха – от норковых шуб до меховых накидок и ковров; часто посылки терялись в пути или выяснялось по их прибытии, что они были совершенно недостаточны. Солдаты обмораживались и должны были из-за этого представать перед военным судом; обвинение звучало так: «Самокалечение».
Уже видно было начало конца.
После продвижения немецкой армии вглубь России в лесах Катыни, недалеко от Смоленска, были обнаружены массовые захоронения тысяч польских офицеров. Жители соседних деревень пометили эти места берёзовыми крестами.
Одному молодому поляку, тогда ещё почти ребенку, удалось бежать во время их транспортировки к месту расстрела. Позднее он рассказал, как ему это удалось.
По приказу Сталина польских офицеров вывозили в пломбированных вагонах из всех советских лагерей, чтобы потом собрать всех в Катыни. Один из таких поездов остановился на маленьком вокзале где-то в глубине России.
По чистой случайности рядом с вагоном для скота, в котором везли поляков, оказалась водокачка. Мальчика, маленького и худенького, высадили через узкое забитое досками отверстие вагона, чтобы он принёс немного воды для товарищей. Под прикрытием клубов пара он наполнял каждый сосуд, который ему протягивали: бутылки, котелки, даже шапки.
В этот момент с соседнего пути отправлялся поезд в противоположном направлении и, следуя воле случая, мальчик ухватился за возможность бежать.
Вместо того чтобы вернуться к своим товарищам, он вскочил в этот поезд и шмыгнул в купе, в котором находилась только одна женщина. Поезд ускорил ход. На вопрос, откуда он пришёл, он ответил правду: сбежал с поезда смерти. Когда проверяли билеты, женщина заплатила за него и сказала кондуктору: «Мой младший двоюродный брат только что сел».
Несколько дней они ехали на юг, она делила с ним свои на редкость богатые припасы. В Ташкенте её встретил муж, одетый в форму НКВД.
Вероятно, ей до этого было не совсем ясно, чем он занимался, какую работу выполнял. Но столкнувшись сейчас с конкретным случаем, с этим мальчиком, ей стало вдруг невыносимо: она чувствовала, что здесь, по крайней мере в этом единственном случае, она должна помочь.
Закрыв за собой дверь, она рассказала мужу историю молодого поляка.
«Он пойдёт с нами», – в заключение сказала она.
Её муж энергично запротестовал: «Подумай о моей работе!» – «Он пойдёт с нами, – повторила она спокойно, – или я уйду от тебя навсегда».
Муж согласился. Они взяли поляка с собой. Днем он изучал с женщиной русский. Ночью офицер НКВД водил его гулять. Прошло несколько недель, пока для него сделали новые документы, которые позволили ему добраться до Персии, а оттуда примкнуть к своим, которые боролись в польской дивизии генерала Андерса.
Курсы унтер-офицеров, которые предстояло закончить Павлу в Бад-Каннштатте, дали ему короткую отсрочку перед предстоящей отправкой на фронт в Россию.
Мы жили в Штутгарте в привокзальной гостинице, лишь в нескольких минутах ходьбы от
