дружеской ноге и вместе обсуждали возможности их размещения. Они заняли свободные гостевые комнаты на верхнем этаже, в которых только что жили лётчики, оставили в наше распоряжение все остальные помещения и даже согласились, что уборные надо выкопать за теннисной площадкой, вне видимости.
Их тон был корректным и вежливым. Они сразу развили большую активность и уже вскоре усердно, как пчёлы, кружили во дворе и в парке.
Они были чрезвычайно удивлены той степенью чувства облегчения, какое возникло у населения от их присутствия. Советские русские были для них союзниками и хорошими друзьями, и поэтому они не могли ни понять волны паники, вызванной сообщениями об изнасилованиях и убийствах в Карлсбаде и других городах, ни верить сообщениям об этом, пока наконец, столкнувшись с фактами, не вынуждены были сами в этом убедиться.
Когда вокруг нас рухнула структура национал-социалистического государства, нам выпала роль посредников между нашим населением и новыми властями, так как сразу же со всех сторон к нам стали обращаться с просьбами и различными вопросами.
Американцы были удивлены нашими дружескими отношениями с французскими и русскими военнопленными, которые были выделены для работы во дворе и на полях.
«Вы используете здесь рабский труд», – сказал мне язвительно офицер, когда я пришла к нему за новыми указаниями для военнопленных. «Люди попросили меня говорить с вами от их имени», – возразила я холодно.
Ни один американец не владел ни единым словом какого-нибудь другого языка, кроме своего собственного, так что им не оставалось ничего другого, как принять меня в роли посредника.
Французы и русские окружили меня с недоверием и страхом. Я предостерегла русских обязательно следовать указаниям американцев и сказала, что передам их просьбы командирам. Мы опасались, что русские пленные взбунтуются, если их своевременно не удержать. В других местах они уже убежали грабить и нападать на население, чтобы заслужить прощение у приближающейся Советской армии.
У французов же было одно желание: как можно скорее попасть домой, но только не через Россию; среди них ходили слухи, что они должны быть эвакуированы через Одессу. Почему именно через Одессу, не понимал никто.
К своему ошеломлению, они теперь узнали, что их возвращение в ближайшее время не было предусмотрено: не было ни приказов, касающихся этого, ни планов их возвращения на родину.
Я попросила разрешения привезти в Кёнигсварт мама из Мариенбада, папа каждый день ходил туда пешком по десять километров. Мне сразу же выдали пропуск. Впервые мы увидели магический листок, на котором большими буквами стояло: «ТО WHOM IT MAY CONCERN» – («Кому бы это ни было предъявлено»). С этой минуты это была действительно волшебная формула «Сезам, откройся», которая сыграла огромную роль в нашей жизни.
После обеда, надев свою потертую ливрею, кучер выехал, чтобы отвезти меня. Он выбрал большое открытое ландо, и так, в скромном великолепии, мы покатили. Присутствующие американцы выстроились в парке и во дворе, а также по обе стороны дворца, чтобы сфотографировать этот выезд. Они лежали, распластавшись, на земле, становились на колени, балансировали у фонтана, усердно щёлкали затворами фотоаппаратов и восхищенно восклицали: «Как в Голливуде!».
Мы взяли эту довольно обветшавшую коляску как единственный вид транспорта, служивший нам для любых целей, но нам никогда бы не пришло в голову рассматривать её как предмет роскоши.
Мой шотландский терьер, навострив уши, сопровождал меня – мягкий и теплый. Это была, пожалуй, первая спокойная минута, какой не было у меня уже давно, – короткое время, чтобы собраться с мыслями и разобраться во многом.
Как после тяжёлой болезни, я чувствовала себя немного оглушенной, голова слегка кружилась.
Может быть, самое плохое было уже позади, так как американцы остановились здесь, а русская армия, казалось, задержалась, пусть даже и в непосредственной близости. Дом был спасен, и никто не потерпел ущерба. Днем Победы в Европе – V. Е. Day – называли американцы день немецкой капитуляции, но что означал этот день для нас? Ответ на этот вопрос был труден.
Это было также время, в которое женщины должны были действовать одни, так как союзники с самого начала подозревали каждого мужчину. Лишь женщины могли справиться с противоречивыми указаниями новой власти, а также взять на себя решение бесконечных трудных задач, в то время как мужчины должны были оставаться в тылу. Из-за этой смены ролей было нарушено основное равновесие и созданы неблагоприятные условия для обеих сторон.
С 20 июля большая часть наших друзей была или арестована, или находилась в бегах от власти. Вскоре и мы были бы тоже на очереди. К концу войны мы были окружены врагами, куда ни глянь. Сидя в карете за спиной кучера, я пала духом от охватившей меня грусти, чувства облегчения и физической слабости: мне казалось, что всё, что было позади, и то, что ещё предстояло, было больше, чем я могла вынести.
За одну ночь, как по волшебству, наступила весна. Лёгкие, как пух, ветви лиственниц окутывали леса нежно-зелёной пыльцой, клейкие почки каштанов лопались и высовывали первые сморщенные листочки, как пальчики младенцев из толстых варежек; в кустах деловито чирикали птицы.
Последняя страшная военная зима была окончательно сброшена, и я постепенно приходила в себя, в то время как коляска грохотала по глубоким канавам и рытвинам, которые мороз оставил, как шрамы. Потом колеса утопали в мягких влажных подушках мха и сосновых иголках. Мы вынырнули из высокого леса и поехали по лугам, которые зеленели под сухими травяными кочками, и лошади, выехав на песчаную дорогу на Мариенбад, пустились рысцой.
Город был наводнён американскими солдатами, которые с удивлением глядели на карету, когда мы проезжали мимо них на пути к американской комендатуре. Нам не надо было спрашивать, где она находится, так как цветные вывески (как на народном празднике) вели нас прямо туда.
Командующего офицера звали капитан Маллин. Вежливо, но твердо я попросила его о беседе и потом беспокойно ждала, пока он смог меня принять.
Это было то же самое помещение, в котором я год назад посетила крейслейтера, когда лётчики потерпели аварию над нашим лесом и разбились там. Этот человек повесился несколько дней назад в нашем лесу.
Дверь открылась: «Капитан Маллин примет вас». За столом сидел моложавый любезный совершенно не военного вида человек: «Вы русская? Не знаете ли вы случайно Долли Оболенскую?».
Она и я действительно были дружны, когда нам было по двенадцать лет. Потом нас разделила Атлантика и война.
Мне показалось, будто бы Долли протянула мне руку помощи.
Официальная беседа скоро перешла в дружеский разговор, затрагивавший многие темы, а также
