Памяти Алексея Колчева
Культурная инициатива
Утром 16 мая не стало Алексея Колчева; он умер в Рязани, в больнице; последняя написанная им строка – фейсбучный статус «В реанимации»; увы, все оказалось хуже, чем можно было надеяться. Страшно это осознавать, но смерть в больнице, где к тяжелобольному человеку «просто никто не подходил» [74], – событие из того мира, который Колчев видел и описал.
Мир его стихов совершенно трагический – и трагедия заявляет о себе не через пафос, а через констатацию. Колчев позволял себе иронию, но сплав иронии с трагизмом в конечном счете поднимал его поэзию – всегда соотнесенную с этикой. В одном из недавних циклов [75] Колчев превращает в стихи рязанскую криминальную хронику – получаются поэтические микросюжеты, продолжающие традицию Холина, но работающие с реальным – на расстоянии одного клика – материалом; амбивалентность этического решения: воспользоваться сообщением о бытовой трагедии, но превратить его в поэзию. Контекстуализовать в бессмертие? Думается, Колчев не одобрил бы громких слов, да они и не подходят к его задаче. Задача же эта даже не в том, чтобы обратить внимание, принудить к созерцанию чего-то неприглядного; такая задача предполагает дидактизм автора и фигуру воображаемого читателя; она скорее в том, чтобы вынести de profundis на поверхность отчаянную ноту; необязательно, что ее кто-то услышит, но Колчев делал это так, что мы слушали.
каждый вечерза стенкой малосемейкипьяный соседнадрывается в караокегромко сначалавсе монотонней и глуше потомвсегдамимо нотон поет об одном:«зла немерено»пока не уснет<…>зла немеренозла
Верлибр о несчастном мире – но в этом несчастном мире оставались и богатые рифмы. Колчев их находил.
а в протокол записано разбойбессмысленный и беспощадныйответит руганью площаднойнебрежно оттопыренной губойлетай летай над крышей нетопырьрыдай рыдай повязку сняв фемидауслышав приговор умри для видасухие пальцы растопырь
Равно мастерское владение свободным стихом и регулярным – одна из важных черт многих современных поэтов; Колчев явно осознавал важность для себя и того и другого, поэтому в одном из его стихотворений – «факты» – мы наблюдаем, возможно, уникальную смесь: по отдельности каждая из частей читается как верлибр (за исключением только второй), вместе – как регулярный стих. Хочется подробнее говорить о технике его письма, но пока что получается только о том, что действие его стиха подобно действию пружины, в точности приводящей в движение заводной механизм; завода всегда хватает, резьбу ни разу не сорвало. То, что можно назвать поэтическим дыханием.
Последний вечер Колчева состоялся 27 апреля в Питере, видео вывесила у себя в ЖЖ Дарья Суховей. Всего лишь две с небольшим недели назад; спокойный голос, который теперь только на видео и услышишь, читает эти стихи – удивительное сочетание отчаяния и стоицизма (и голос подчеркивает именно последнее). В прошлом году у Колчева вышли три книги стихов; тогда говорили «сразу три», сегодня радуются, что он успел эти книги выпустить. Пишут, что набирается новых стихов еще на одну или даже не одну книгу, и, судя по его Живому журналу [76], так оно и есть. Хорошо, что он много писал в последние месяцы; но как плохо, что они оказались последними. Это было уже не раз: после смерти поэта люди остаются с мгновенным осознанием того, как много он сделал. Алексей Колчев будет еще прочитан.
2014
Есть только одушевленность
О поэзии Василия Бородина
Поэзия Василия Бородина – чудо, и вот это чудо остановилось. Он несколько занес нам песен райских. Птицей, птицей он был. Ищи ветра в поле.
А с другой стороны, говорить так – неблагодарность, потому что райских песен много, и они остались: вот они, в книгах и в сети, куда Бородин их выкладывал с огромной щедростью, всякий раз восхищая и вызывая внимание. Он вообще все делал с щедростью, и сейчас его друзья, плача, делятся его любимыми стихами, выкладывают его песни, его акварели и рисунки. Он их тоже раздаривал, иногда прямо целыми пачечками. Когда было совсем тяжело – продавал за какие-то смешные деньги (заранее тошно представлять себе, как эти рисунки выплывут на аукционах лет через сто).
Насколько можно понять, ему было важно внимание к его стихам – это желание быть понятым и оцененным не было громким, оно как бы сливалось с его бессребреничеством, неозабоченностью собственным здоровьем. Мрак не был напоказ, для всех он находил любовное слово – и, что не всегда случается с большими поэтами, любил чужие удачи и умел о них говорить, причем под каким-то совершенно неожиданным углом. Как будто из этих чужих стихов торчала невидимая ниточка, которую только он мог уцепить так, что они поворачивались другим боком. Например, об Игоре Булатовском: «Очень многое решали именно не слова, а встречи их „обертоновых рядов“, и чем чаще стихи становились похожи
