Катастрофа все усугубляет: Лаферьер начеку, он быстро и точно фиксирует убийственные детали. Муж задержался на работе, жена вышла во двор что-то приготовить, спасенный ребенок, разбитая семья. Ощущается, что он больше не будет писать, как прежде: «… начиная с 16:53 наша память дрогнула». Закрывая сие поминание в форме элегии, читатель ощущает отголосок подземного толчка.
Номер 30. «Серж» Ясмины Реза
(2021)
В романе «Серж» Ясмина Реза изобретает новую форму внутреннего монолога, в котором она объединяет свое чувство быстрого наброска и свое театральное искусство сногсшибательной репликой: «Знаешь ли ты, что старость приходит в одночасье?» У нее возникла самая сумасшедшая идея 2021 года: написать первую комедию об Освенциме. Роберто Бениньи попытался это сделать в 1997 году (в фильме «Жизнь прекрасна»), но Реза пошла дальше него. Вместо того чтобы описывать отца, который желает успокоить своего сына и приукрашивает концентрационный лагерь, объясняя ребенку, что это парк развлечений, она затаскивает еврейскую семью в настоящий Диснейленд: нынешний Мемориал и музей в Польше. Представьте себе комедийно-драматический фильм Аньес Жауи по сценарию Жана-Пьера Бакри («Расскажи мне о дожде») в лагере смерти Аушвиц-Биркенау, где братья и сестры (Серж, Нана и Жан Поппер) устраивают перебранку перед кремационными печами, где была сожжена их венгерская родня. Ярко светит солнце, хотя они настроились дрожать от страха и холода. Цветов слишком много, потому что «еврей – хорошее удобрение». Лучшим рестораном в Освенциме оказывается пиццерия. В Освенциме, как и в Хиросиме, жизнь продолжается. Роман мог бы называться «Освенцим, любовь моя». Там все одновременно правдиво и запредельно. Автор пьесы «Разговоры после похорон» (1987) решилась на книгу, которую немыслимо было бы написать в течение восьмидесяти лет. Если бы Клод Ланцман был жив, он бы, наверное, выкрикнул: «Не посягайте на мой Шоа» или, наоборот, зааплодировал, как он уже поступил по отношению к шедевру Ласло Немеша «Сын Саула» (2015). Не так много французских писателей отважились ступить на эту скользкую почву. Конечно, Джонатан Литтелл в 2006 году в романе «Благоволительницы» погрузился в мозг виновника массовых убийств евреев. Янник Хенель в романе «Ян Карский» (2009) подчеркнул невыносимую медлительность, связанную с вмешательством американцев. Оливье Гез рассказал историю о побеге Йозефа Менгеле и о немецком покровительстве, которым пользовался нацистский врач-мучитель этого лагеря (премия «Ренодо» 2017 года). Каждый роман продвигает вперед наше осмысление непостижимого. До «Сержа» единственной приемлемой шуткой об Освенциме был знаменитый анекдот про то, как Кэрол Маркус непрерывно жаловалась своему мужу, актеру Уолтеру Маттау, на холод во время посещения в 1960-х годах знаменитого концлагеря, на что он в конце концов сказал ей: You ruined my trip to Auschwitz! («Ты испортила мне поездку в Освенцим»). Ясмина Реза чудом умудряется сохранять такой же безнадежно абсурдный тон, способный бросить вызов разложению и смерти. Поскольку те, кто выжил в концлагере, постепенно исчезают, теперь принять эстафету призваны писатели, но не из-за долга памяти, а из-за вкуса свободы, ради того, чтобы привнести в трагичность немного несерьезности, пусть даже это шокирует, и тем более, если шокирует. Не в этом ли заключается истинное поражение Адольфа Гитлера?
Номер 29. «Романы и рассказы» Ромена Гари
(1945–1977)
Наконец, Ромен Гари вошел в «Библиотеку Плеяды». Каждый раз, когда автор входит в «Плеяду», все говорят: «Вот как? Разве его там не было?» За исключением Жана д’Ормессона, еще при жизни вошедшего в «Библиотеку Плеяды», когда раздались крики: «Модиано еще не там?» Далее, большой спорт журналистов состоит в том, чтобы критиковать результат выбора произведений. Давайте поиграем здесь. Из двух томов «Романов и рассказов» Ромена Гари исключены «Ночь будет спокойной» (1974) и «Дальше ваш билет недействителен» (1975). Такая предвзятость достойна сожаления, потому что автоинтервью Гари и его памфлет против импотенции заслуживают того, чтобы фигурировать в его сборнике. Обе книги – гораздо более интимные, чем «Обещание на рассвете» – объясняют, почему он выстрелил себе в рот в 1980 году. Не зря «Ночь будет спокойной» неоднократно упоминается в предисловии Мирей Сакотт и Дени Лабурэ.
Шарль Данциг прекрасно резюмировал проблему Гари в своем «Эгоистичном словаре французской литературы»: «Он был нарциссом, который не любил себя». Данная формула объясняет все: его мифоманию, а также его иногда однообразный лиризм, его печаль, смешанную с самоиронией, которая всегда спасает его от напыщенности, его подростковую потребность спровоцировать, а затем заняться самобичеванием. Присуждение двух Гонкуровских премий за «Корни неба» в 1956 году и «Вся жизнь впереди» в 1975 году вполне логично: два романа, написанные под двумя псевдонимами, рассказывающие об умирании двух исчезающих видов (африканский слон и проститутка с золотым сердцем). Ромен Гари – отчаявшийся сентименталист, настоящий герой войны и одновременно антигерой, закомплексованный еврей-мигрант. Если отнестись к нему недоброжелательно, можно сказать, что он – Альберт Коэн, только сноб. Вот почему Коэн вошел в «Библиотеку Плеяды» на тридцать лет раньше, чем он! Его следует сравнивать не с Коэном, а скорее с Дж. Д. Сэлинджером: то же литовское происхождение, та же смесь гордой мужественности и молока человеческой нежности, то же влечение/отвращение к кинозвездам (забавная сцена с Марлоном Брандо в «Белой собаке»), тот же бунт против взрослых, та же извращенная игра со СМИ. Первые слова «Вся жизнь впереди» – это почти плагиат начала «Над пропастью во ржи»: «Перво-наперво скажу, что на свой седьмой мы топали пешком»; «Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился». Два травмированных романиста захотели бежать от собственной мировой войны: Сэлинджер всю жизнь скрывался, а Гари придумал воображаемое альтер эго, которое его убило.
Номер 28. «Заметки (Прозопоэма)» Артюра Кравана
(1917)
В наши дни писателей без книги, к сожалению, не так много, как книг без писателя. В начале XX века было три гения без произведений: Жак Ваше, Жак Риго и Артюр Краван. Их надменное молчание продолжает вызывать чувство вины у всех многословных авторов. Я подозреваю, что Андре Бретон взял за образец этих блеснувших и быстро исчезнувших бессловесных людей, чтобы не говорить слишком много хорошего о своих живых конкурентах (Арагоне, Кокто и Элюаре). Тройка ленивых провокаторов дисквалифицирует дисциплинированных писак. Эпиграф к эссе Реми Рикордо об Артюре Краване просто
