theory and the sociology of art: the social foundation of classicism and romanticism // Research in sociology of knowledge, sciences and art. Greenwich, 1978. Vol. 1. P. 259–277.
Langenbucher W. R. Robert Prutz als Theoretiker und Historiker der Unterhaltungsliteratur // Studien zur Trivialliteratur. Frankfurt a.M., 1968. S. 117–136.
В целом можно констатировать, что систематическое развитие социологии литературы как дисциплины приходится лишь на последние 15–20 лет, когда предлагаются собственно теоретические разработки проблематики и появляются обзорные работы. Учебные курсы пока единичны, специализированных журналов практически нет. В последние годы социологическое изучение литературы заметно активизировалось в Италии, Испании, Латинской Америке и др. регионах, вовлеченных в процессы модернизации. Взаимодействие в рамках дисциплины пока имеет вид редких семинаров и еще далеко от четких организационных форм, не сложились структуры такого взаимодействия и в интернациональном масштабе.
Bürger P. Der Französische Surrealismus. Frankfurt a.M., 1971; Bürger Chr. Textanalyse als Ideologiekritik: Zur Rezeption zeitgenossischer Unterhaltungsliteratut. Frankfurt a.M., 1973; Bürger P. Äktualität und Geschichtlickeit: Studien zum gesellschaftlichen Funktionswandel der Literatur. Frankfurt a.M., 1977; Bourdieu P. La distinction: Critique sociale de jugement. P., 1979.
Brüggemann H. Literarische Technik und soziale Revolution. Reinbeck bei Hamburg, 1973; Finter H. Semiotik des Avangardetextes: Gesellschaftliche und poetische Erfahrung im italianische Futurismus. Stuttagrt, 1980; Hohendahl P. U. Das Bild der bürgerlichen Welt in expressischen Drama. Heidelberg, 1967.
Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. М.; Л., 1928.
Материалы по социологии литературы послевоенного периода собраны и обобщены в упомянутом выше указателе «Книга, чтение, библиотека».
Книга, чтение, библиотека: зарубежные исследования по социологии литературы: аннот. библиогр. указ. за 1940–1980 гг. / Сост. Л. Д. Гудков, Б. В. Дубин, А. И. Рейтблат. М., 1982.
См. работы Х. Баузингера, Х. Фольтина, Х. Кройцера и др. В нашей науке близкие выводы сделаны Ю. М. Лотманом (Лотман Ю. М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973. С. 20–36).
Большая часть работ этой группы осталась неопубликованной (хотя и готовилась к печати) в связи с тем, что в 1984–1985 гг. руководство ГБЛ закрыло эти направления работы.
Основные положения теоретической модели урбанизации изложены в следующих трудах: Долгий В. М., Левада Ю. А., Левинсон А. Г. Урбанизация как социокультурный процесс // Урбанизация мира. М., 1974. С. 19–31; Они же. К проблеме изменения социального пространства-времени в процессе урбанизации // Урбанизация и развитие новых районов. М., 1976. С. 25–37. Им мы и следуем в нашей работе.
Поскольку современные формы урбанизации при соответствующем развитии транспортных и коммуникативных систем не связаны только с концентрацией огромных масс населения, производства, застройки и т. д., постольку получают развитие многообразные и всепроникающие «рассеянные» ее продукты (Долгий В. М., Левада Ю. А., Левинсон А. Г. Урбанизация как социокультурный процесс. С. 27). «Наиболее общая культурная функция города – она же и наиболее фундаментальная – воспроизводство данного типа общественной структуры», хотя «способы осуществления этой функции различны в городах, принадлежащих разным историческим типам» (Там же. С. 25). В определенном смысле можно сказать, что «совсем» эти типы регуляции поведения не исчезают, а образуют функциональное подобие историческим пластам культуры, так что «вертикальная» структура города может измеряться иерархией различных ценностных регуляций.
Здесь следует сделать существенное дополнение: хотя непосредственное влияние города на сельскую среду довольно велико, оно в первой фазе своего воздействия не затрагивает фундаментальных структур деревенского уклада жизни. Изменение основных характеристик системы воспроизводства предполагает обращение к письменной, универсальной культуре. В этом смысле значимы данные о читательском поведении в сельской среде: только 23% жителей села посещают библиотеку. В основном, это группа, прошедшая или проходящая через институты формальной социализации – школу или специальные учебные заведения – и, следовательно, приобретшая навыки оперирования с обобщенными образцами; сюда относятся прежде всего школьники и сельская интеллигенция, ориентированная на городскую культуру. Только 39% посетителей библиотек берет за год более 10 книг; 35% – до 5 книг. Отсюда можно сделать вывод, что значительная часть абонентов библиотеки обращается к фонду с одноразовым и специальным запросом. Домашние собрания незначительны и носят случайный характер. Они редко насчитывают более 50 книг (это прежде всего школьные учебники, а также разрозненные книги по самым различным областям – справочники, художественная, научно-популярная литература без всякой системы и последовательности). В городах же домашние библиотеки составляют в среднем 200 и более томов, будучи в значительной степени упорядоченными и систематичными: в них преобладают собрания сочинений и отдельные выпуски или серии художественной литературы. Домашние собрания в сельских семьях: до 30 книг – у 35%, и более 50 – у 21% семей всей выборки (Книга и чтение в жизни советского села. М., 1978. С. 158). Гораздо более существенна здесь роль такого специфического канала, как газеты и «тонкие» журналы – «Крокодил», «Крестьянка» и др.
Именно поэтому данная проблематика оказывается наиболее значимой для всей массовой культуры, включая и «эстетические» ее формы: темы нормативного сексуального поведения входят практически во все жанры популярного искусства и литературы – конфликт здесь снимается «свадьбой» (торжеством группы – носителя нормативной системы) или уничтожением героя. В высокой, элитарной литературе проблематизируется не социальное поведение, а культурная идентичность героя, т. е. коллидирующие ценности индивида. Поэтому здесь не идет речь о «браке» как венце всех усилий, воплощении социального порядка, наоборот, именно с него часто и начинается драматическая медиация разорванных в культуре значений. Последнее и понятно, поскольку под вопрос ставится ценность, а не социальная норма. См. тему брака и брачной жизни у Л. Толстого, И. Бунина, А. Битова, Г. Бёлля и др.
Забегая вперед, отметим, что в элитарной культуре и искусстве – кинематографе, литературе, живописи и др. – сексуальные ценности и значения будут выступать не как самодостаточные (что имеет место в массовой культуре), или не только так. В значительной степени, и это существенный функциональный признак высоких уровней культуры, сексуальные значения и собственно поведение будут здесь характеризоваться в качестве средств реализации ценностей другого плана: состояний особой интимности, душевной близости, аутентичности, подлинности и др., ценимых не менее, а подчас даже и более, чем «чисто» сексуальные радости. Названные выше состояния определяют специфическую фазу «снятия» социальных определений, правил и норм поведения, общепринятых конвенциональных ограничений. Условное состояние «чистой» (предельной в современной – модерной – культуре) «безнормности», «естественности», открытости расценивается как высочайшая культурная ценность. Оно выступает поведенческим аналогом (а стало быть, и функциональным эквивалентом) метафизических оснований культуры, поскольку допускает обращение на себя любых потенций культурно-нормативных определений. Следует указать на ряд подобных же функциональных «дистилляторов» содержательных значений в культуре (механизмов проблематизации культурной идентичности, что в свою очередь является предпосылкой идентичности социальной): любая фиксированная структура «пограничной ситуации» («выбор», «вера», «смерть», «болезнь», «предательство», «жертва» и т. п. значения) может стать основанием тематики и ценностных конструкций литературных произведений.
О множественности временных шкал как условии существования репродуктивной системы см.: Левада Ю. А. О построении модели репродуктивной системы (проблемы категориального аппарата) // Системные исследования: методологические проблемы: Ежегодник 1979. М., 1980. С. 187.
Принципиальная важность такого рода механизмов выражается в содержательной (тематической) структуре чтения. Репрезентируемые ценности (национальная судьба, идеологические принципы и т. п., демонстрируемые в синтезе с традиционными ценностными значениями семьи, любви, безопасности, неизменности и пр., что составляет
