научным путем. Он говорил, что учение Конфуция, хотя в нем нет места Творцу, не должно представлять трудностей для тех, кто воспитан на восхищении древними греками, и уважал наставление Учителя: «Веди себя с каждым человеком так, как с дорогим гостем». Даосизм нравился ему своим упором на победу слабости над силой, верой в спонтанность и естественность и мистической любовью к природе, и он подчеркивал ведущую роль даосов в развитии естествознания и техники. Буддизм сначала беспокоил его из-за отрицания возможности искупления (спасения мира), но позже, пообщавшись с сингальскими буддистами, он убедился, что сострадательность этой религии важнее ее идеи о пустоте всего сущего.
Конфуций писал: «Для того, кто уважает достоинство человека и соблюдает правила любви и вежливости, все люди в пределах четырех морей – братья». Интерес Нидэма к Китаю был чем-то большим, чем вежливостью, удовольствием от открытия единства мира: он нашел в Китае много такого, что противоречило его взглядам, и ценил это как необходимое для полного понимания своих собственных принципов.
Самый сложный из всех замков, пожалуй, тот, за которым от представителей остальных религий заперт ислам. И все же арабский – единственный язык, где слово «мужчина» происходит от корня «симпатия»: быть мужчиной этимологически означает быть вежливым или приветливым. В своих пословицах арабы определяют себя как «людей, которые любят нравиться». Правильно ли считать, что конфликту мусульман и их соседей не может быть конца, поскольку священная война (джихад) против неверных – долг каждого мусульманина? Исламский идеал хорошей жизни – это общение, а не война. В первых главах Корана, написанных в Мекке, война почти не упоминается. Пророк, вернувшись после одной из своих военных кампаний, выразил удовлетворение тем, что теперь он может перейти от меньшей войны к большей, происходящей внутри души каждого человека. И на протяжении веков духовная сторона ислама все больше доминирует в частной жизни верующих. Это правда, что после быстрых военных побед ислама считалось, что стихи «о мече» в Коране вытеснили мирные, но богословы, как обычно, не согласились. Например, Саид Ахмад Хан (1817–1898) утверждал, что священная война – обязанность мусульман только в том случае, если им откровенно мешают исповедовать свою религию. Именно отсутствие должного уважения и унижения колонизацией привело к тому, что стихи о «мече» снова стали доминировать.
«Остерегайтесь нововведений», – сказал Пророк. На первый взгляд может показаться, что ислам враждебен к любой модернизации, но в течение первых 250 лет его существования для личности отдельного человека там открывались большие возможности. Джихад означает не только войну, но и усилия. Поощрялся и другой вид усилий – иджтихад, означавший, что верующие должны были сами для себя решить, как им вести себя в вопросах, непосредственно не охваченных священными текстами. Тем, кто изучал Коран и старался сформировать собственное мнение, была гарантирована награда от Пророка, даже если они были неправы. Расхождения (ихтиляф) объявил дозволенными Аллахом один из величайших исламских юристов Абу Ханифа (700–767), основатель юридической школы с наибольшим числом последователей. Три другие школы права, хоть и отличались от этой, считались одинаково законными.
Наступил момент, когда ряд богословов потребовали завершения эпохи личного суждения (иджтихада), поскольку они накопили трактовки, разрешавшие все возможные разночтения. Другие настаивали на том, что трактовка должна оставаться открытой. Ибн Таймия (1263–1328), хоть и вдохновлял консервативные формы ислама, указывал, что мусульманин обязан подчиняться только Богу и его Пророку, а не простым смертным. Каждый имел право высказать свое мнение «в пределах своей компетенции». И он, и Абу Ханифа сидели какое-то время в тюрьме, потому что другие мусульмане встретили их взгляды в штыки. Раскол и споры стали неотъемлемой частью мусульманской истории. Посторонние, воспринимающие ее как монолитную, неизменную целостность, совершенно упускают из виду огромное богатство традиций ислама, сложные эмоции, которые роднят его с другими религиями, и значение заявления Пророка о том, что о внутренних взглядах человека может судить только Аллах. Мусульмане придавали большое значение послушанию Аллаху, но течение кадиритов настаивало на том, что люди обладают полной свободой воли. Хариджиты даже утверждали, что женщине позволительно быть имамом (руководителем молитвы), а в одном из восстаний, возглавляемых Шабибом ибн Язидом, участвовала женская армия. Азракиты считали своим долгом восставать против несправедливого правительства. Шииты в своем ненасытном поиске нравственного совершенства чередовали квиетизм и оспаривание легитимности светского государства.
Очевидно, есть пределы тому, насколько христиане и мусульмане способны прийти к согласию. Монотеистические религии подобны братьям, каждый из которых пошел своим путем, и столетия оскорблений и карикатур нелегко забыть. Мало что меняет тот факт, что Иисус упоминается в Коране 93 раза, а святой Фома Аквинский ссылается на Ибн Сину (Авиценну) 251 раз. Люди начинают ценить друг друга не в результате богословских диспутов. Но в исламе присутствует такой же широкий диапазон взглядов, как и в любой другой цивилизации.
Сегодня герой многих мусульман – поэт аль-Мутанабби (915–965), символ непокорности. Он не желал поддаваться запугиванию, не стыдился хвастать своими способностями – он утверждал, что его стихи равны по красоте Корану, – и одновременно донкихотствовал, был независимым и щедрым. Но не меньше восхищения вызывает слепой вегетарианец аль-Маари (973–1057), автор «Послания о прощении», который высмеивал догматизм, настаивая на том, что по-настоящему религиозны только те, кто помогает своим собратьям, независимо от их убеждений, и он имел в виду всех существ, поскольку был одним из первых выдающихся защитников животных. Самый знаменитый из персидских врачей ар-Рази (Разес, 850–925) – предшественник Вольтера в его яростном антиклерикализме, образец ученого-скептика; он был специалистом по психосоматическим заболеваниям, эффекту плацебо и шарлатанству.
Мусульмане такие же наследники Древней Греции, как и христиане. В романе о ребенке на необитаемом острове, написанном Абу Бакром ибн Туфайлем из Гранады (ум. в 1185 г.) и послужившем источником вдохновения для романа «Робинзон Крузо», суть истории в том, что можно прийти к истине, размышляя самостоятельно. И размышления породили сомнения как среди мусульман, так и среди других людей, и самый знаменитый пример – аль-Газали (1058–1111), который оставил свою преподавательскую деятельность и много лет путешествовал один по свету, пытаясь разрешить свои сомнения, и наконец показал, что можно объединить разные стороны ислама – рациональную, мистическую, правовую, политическую, – чтобы удовлетворить искушенные умы.
Целью многих благочестивых мусульман – суфиев-мистиков – было стать «другом Аллаха». Быть человеком, говорил суфийский поэт Руми (1207–1283, перс по происхождению, жил в Конье, Турция), значит быть сбитым с толку, обезумевшим, страдающим, влюбленным, неспособным определить, что правильно, а что нет. Но не стоит погрязать в страданиях. Через музыку и танец можно было открыть для себя то, что было действительно важно.
О, послушай флейту, как жалобно
Она говорит о боли разлуки.
Он основал орден Мевлеви («Братство вращающихся дервишей»), чтобы люди танцевали от боли, от неопределенности и разлуки, достигая экстаза. «Я не знаю, как себя назвать, – написал он. – Я не христианин и не иудей, не язычник и не мусульманин. Я не с Востока и не с Запада. Я не с земли и не с моря. Я существо не из этого мира». Конечно, часть из множества движений, обещающих руководство и поддержку в поисках вечного блаженства, отклонились от своей духовной цели и стали прибежищем для гнева и даже ненависти. К мистике тяготели практически во всех религиях, но редко можно было наблюдать, что она их объединяет, даже если в итоге все приходят к одному и тому же Богу.
Положение женщин в большинстве мусульманских стран, пожалуй, самое серьезное и, казалось бы, непреодолимое препятствие для жителей Запада, но, несмотря на явно бескомпромиссные священные тексты, цитируемые в поддержку их подчиненного положения, Зайнаб, внучка Пророка, стала олицетворением независимой и напористой женщины, в отличие от Фатимы, образца послушания и подчинения. Положение женщин в исламе значительно менялось с течением времени, в разных регионах и в разных слоях общества. В экономиках натурального хозяйства, где все трудятся, они иногда обладают
