у тебя деньги, выставляют перед тобой инвалида или малолетку. У малолетки всегда иммунитет, а бывает ещё букет разных отклонений от нормы. Раздражается ли честный обыватель, когда перед ним появляется кто-то с общественно-дипломатическим иммунитетом? Да примерно так же, как от малолетки с требованием «Дай десять копеечек». Ну, правда, в современном мире счёт на миллиарды.
И честного обывателя не смутить порицанием «да у вас подгорело», «онижедети». Тут бы ещё его удержать от того злорадства, которое так страшно (и мимоходом) описал Гофман в финале своей сказки.
В-третьих, давно существует конструкция, которая оправдывает переход от рационального знания к религиозному откровению: «устами младенца глаголет истина», «мальчик не может быть неправ, и король голый» и тому подобное. Вообще, вся надежда цивилизации на детей, и у них презумпция истинного высказывания. Их сложно заподозрить в лоббировании своего бизнеса, прямой корысти, в конце концов, они лучше выглядят, чем одышливые старики и толстяки-мироеды. В них весёлый пафос праздника непослушания. Но, так или иначе, весь современный мир, с его медициной, технологиями, продлением жизни и снижением детской смертности построен на рациональном знании. И тут у честного обывателя есть искушение: мифологическое сознание всегда приятнее, оно повышает самооценку, а научный опыт, сын ошибок трудных, спотыкается, норовит сделать шаг назад и осмотреться. А мифологическое сознание (так, кстати, было и во времена Орлеанской девы) говорит: всё здесь и теперь, мы знаем — как, встань и иди. Победа будет сейчас, ждать не нужно.
Можно представить себе энтузиазм молодых голодных людей, когда перед ними выбегал на трибуну лысоватый человек с рыжей бородкой и кричал: «Вы, вот вы — те люди, что уже будут жить при коммунизме».
Но медленное рациональное знание всегда побеждает в отдалённой перспективе.
И честному обывателю, стоящему на берегу бушующего моря, нужно сделать главный выбор. Нет, не выбор между наукой и верой, это-то бог с ними. Выбор обывателя куда важнее — бросить ли в топку религиозной войны свои отношения с коллегами и друзьями, отношения с приятелями на рыбалке и в кружке по вязанию. Стоит ли примкнуть к толпе, что хвалит господина Циннобера, а потом вопит ему в окна: «Долой эту маленькую бестию! Выколотить его из министерского камзола! Засадить его в клетку! Показывать за деньги на ярмарках!»
Стой, обыватель, смотри на катящиеся валы, и думай.
30.09.2019
Товарищ маузер (о пистолетах и револьверах, а так же оружии Маяковского)
Есть особый тип знания, которое никогда не имеет практического применения и служит только для демонстрации собственного превосходства. Это знание чаще всего становятся базовыми вопросами в играх телевизионных умников. Например, приятно поправить какого-нибудь штафирку, что путает револьвер (от англ. revolve «вращать» — и, стало быть, содержит в себе крутящийся барабан, бонусом к боевым качествам представляющий возможность игры в «русскую рулетку») и пистолет. Не так давно я читал один роман, где упоминается пистолет Маяковского. Там всё это было рассказано очень поэтически, говорилось о «револьвере „Маузер“» и на этом строилась целая система образов.
Действительно, в протоколе осмотра тела написано: «…Промежду ног трупа лежит револьвер системы Маuser калибра 7,65 № 312045 (этот револьвер взят сотрудником ОГПУ т. Гнединым). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища лежит пустая стреляная гильза от револьвера Маuser указанного калибра». Потом этот «Маузер» куда-то пропал, а к делу приложен «Браунинг» 1900 года, что породило множество конспирологических теорий.
Но мне тут интересно другое. Дело в том, что есть мальчишеский стереотип «правильных названий»: оговорившегося всегда поправляют, что «Наган» — это револьвер, потому что там вертится барабан, а вот «Браунинг» (к примеру) — пистолет. И сколько гордости обычно бывает в этом знании, прямо не описать. Даже больше, чем при победе в битве «одеть» против «надеть».
И вот воображение рисует какой-то «Маузер» с барабаном. Меж тем, «Маузер» Маяковского был плоский (на мой взгляд, очень некрасивый) пистолет Маузер М 1910/14. Куда более красив другой, знаменитый «Маузер» К96, тот, который все помнят по фильмам о Гражданской войне. Сотнями он лежит без бойков в музеях, с длинным тонким стволом. Он такой, каким его видел герой одной повести Стругацких: «здоровенный маузер — десятизарядное чудовище, рожденное в спецотделе Маузерверке, излюбленное, прославившееся в Гражданскую войну оружие комиссаров в пыльных шлемах, а также японских императорских офицеров в шинелях с воротниками собачьего меха».
Но у Маяковского был другой, маленький.
Впрочем, любовь Маяковского к оружию — тема отдельной психоаналитической статьи. (Его разрешение ещё было выписано на Browning № 42508 и Bayard № 268579«. «Баярд» — название, крепко засевшее в головах соотечественников с момента выхода сериала «Место встречи изменить нельзя». Я когда-то думал, что фраза Жеглова: «Ему надо было просто вовремя со своими женщинами разбираться и пистолеты не разбрасывать, где попало», должна быть обращена к Маяковскому, а не к несчастному врачу-микробиологу Груздеву. И всё неотвратимо, как только «В его руках холодно и тускло блеснул черной вороненой сталью „байярд“…»
Пистолеты, конечно, фетишизируются в массовой культуре. Все хотят посмотреть на «браунинги» Гаврилы Принципа и Маяковского. Но я отвлёкся — речь не об этом, а о тонкости словоупотребления. Человек, получивший случайно знание, всегда норовит вытащить его из кармана, как пистолет. И фразу из милицейского отчёта 1930 года такой человек трактует однозначно. Он, этот человек, не подозревает, что слова с течением времени меняют свои значения. Люди говорят и пишут по-разному, не беспокоясь о потомках. Причём не только милиционеры, но писатель Гайдар в своей знаменитой повести «Школа». Там отец передаёт сыну с фронта посылку с оказией:
«Я развернул сверток — там лежал небольшой маузер и запасная обойма.
— Что ещё отец выдумал! — сказала недовольно мать. — Разве это игрушка?
— Ничего, — ответил солдат. — Что у тебя сын дурной, что ли? Гляди-ка ведь он вон уже какой, с меня ростом скоро будет. Пусть спрячет пока. Хороший пистолет. Его Алексей в германском окопе нашёл. Хорошая штука. Потом всегда пригодиться может.
Я потрогал холодную точёную рукоятку и, осторожно завернув маузер, положил его в ящик».
После февраля семнадцатого член классного комитета требует от героя расстаться с оружием:
«— Сдай револьвер, — нагло заявил он. — Классный комитет постановил, чтобы ты сдал револьвер в комиссариат думской милиции. Сдай его сейчас же комитету, и завтра ты получишь от милиции расписку.
— Какой ещё револьвер? — отступая к окну и стараясь, насколько хватало сил, казаться спокойным, переспросил я.
— Не запирайся, пожалуйста! Я знаю, что ты всегда
