Изменились представления и о природе трагедии. Платонов: "Главное зло" — люди обладают всегда лишь частью знания... тогда как действительность — больше знания всегда. Применение части к целому и создает трагическую обстановку".
Классики Русского Канона стояли на уровне высшего для своего (и нашего) времени миросозерцания, они не только выразили его в ясных формулировках, оно было их чувством, и они передали его другим.
Внедрявшееся в XX веке марксистское мировоззрение было уже устаревшим, потому что исходило из представления, что в основании существующей цивилизации лежит борьба. Они же, вопреки очевидности, полагали, что — сочувствие: люди — товарищи (если кто и подлец,— его подлость входит в состав дружбы); что нет вражды вечной, устранение же вражды временной — наша задача. "Бедность есть честь", "Россия держит мир" — записи Платонова 29 года, времени написания "Чевенгура" и "Котлована". Удовлетворение потребностей на уровне "культурных стран" истощило бы земные ресурсы за несколько лет.
"Условия сцены", переход от прозы (романа, повести, рассказа) к драме для Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, Платонова были мелкой технологической проблемой. Пьесу писать проще: не нужно описывать внешний вид, место действия, выражения лиц. Суворин говорил Чехову, что его пьесы — "читаемые". Чехов отвечал: если "читаемую" пьесу играют хорошие актеры, то она становится играемой. Повествовательность портит романы не меньше, чем пьесы. Обычно автор сбивается на описания в моменты пустоты, когда перестает чувствовать.
Все они, от Пушкина до Платонова, сравнительно мало писали для театра. В частности, потому что в должной мере не ощущали его возможностей (кроме Островского, тот — знал). Только после Толстого стали понимать, чем может быть литература, и после Станиславского — театр.
Была и другая причина равнодушия наших классиков к театру: цензура. Театр — искусство, оказывающее мощное воздействие на человека, и потому театральная цензура всегда была наиболее изощренной.
Институт цензуры не так прост. Чехов, писавший для Малого театра, так и не увидел на его сцене своих пьес; а ведь Чехов был волк, он не стал бы, как Вампилов в "Прошлым летом в Чулимске" называть улицу Советской. Назвал бы ее Лесной. Он даже делал вид, что у него точно такие же сюжеты, как в театре для одноразового зрителя. И тем не менее Театрально-литературный комитет отклонял пьесы под различными предлогами. Например, указывал Чехову на длинноты, которые затянут действие без пользы для него. Кугель, организовавший провал "Чайки" в Александрийском театре, после революции меняет стратегию: "Почему он так хорошо, так проникновенно видит и рисует деревья, а не лес? Почему социальная карьера человека его не вдохновляет?" Роль профессиональной среды: критики, внутренних рецензий — определяющая при цензурных разрешениях. В такой форме профессиональные драматурги (их, как известно, пятьсот тридцать шесть) пытаются не допустить на сцену Толстого, Чехова, Цветаеву, Платонова. Непрофессионалов.
Профессионалы — это те, у кого есть талант передавать чувства ими неиспытанные, незнакомые, прочитанные у других авторов. Талант драматурга заключается в организации "действия". Чтобы на сцене не было ни одного длинного разговора, а было как можно больше суеты и движения. Произведение же искусства держится не на "действии", а на чувстве автора, и только на нем; действия в нем столько, сколько нужно, не больше. Пережитые чувства диктуют чуть-чуть другие сочетания слов. Вот это чуть-чуть и воздействует; меняя интонации и выражения лиц.
В настоящее время роль цензора исполняет режиссер спектакля.
Сверхзадачей спектаклей Товстоногова по Толстому, Чехову и Горькому была "демонстрация бездуховности героев" и "душевного паралича персонажей". Товстоногов не был талантлив (как Виктюк или Гинкас) и сквозь паралич проступали черты Толстого и Чехова. Поэтому считался великим режиссером. После Райкина. У того был театр-концлагерь. Где все актеры — статисты. Со своей драматургией.
Троцкий мстил: электрификация — электрофикция. Райкин посоветовал Жванецкому воспользоваться как образцом. Получилось хорошо, экономно, работает десятилетиями. Вроде вечного двигателя.
Производству поддельного искусства способствуют профессиональная критика и художественные школы. Критика всегда утверждает, что театр жив современной драматургией. Во всех отношениях это не так. Ближе к истине: плохой театр жив современной драматургией.
Театр жив актером. Самые выдающиеся актерские работы МХАТа в оригинальной драматургии (то, что я видел) — Кореневой, В.Попова, Топоркова, В.Поповой, Яншина, В.Орлова, Болдумана, Ленниковой — все в пьесах Толстого и Чехова; не потому, что те были современными авторами (они уже давно не были ими), а потому что они были Толстым и Чеховым. Вершинами уникального русского XIX века.
Я знаю только одну работу такого же уровня в современной пьесе: роль полковника Березкина в исполнении В.Орлова в "Золотой карете" Леонида Леонова.
Иногда критикам и драматургам удавалось сорганизоваться и пьесы Толстого и Чехова не шли десятилетиями (один оказывался непротивленцем, другой — певцом сумерек); Островский и Гоголь разрешались в плане обличения. Главная же задача театральной критики — доказать второсортность любой инсценировки (нейтрализовать невероятный успех инсценировок "Мертвых душ", "Братьев Карамазовых" и "Воскресения" во МХАТе), чтобы отсечь зрителя от текстов Русского Канона и расчистить поле Дыховичному и Слободскому. Шатрову и Гельману. Галину и Рощину. Радзинскому и Володину. А так как хороший актер, играя последних, все равно играет Толстого и Чехова, потому что он (как и зритель) воспитан на текстах Русского Канона, те и благоденствуют. Однако напрасно писатель и драматург Ю.Олеша думал, что он мог бы написать "Мертвые души". Он может написать только "Зависть".
Да и сами режиссеры, ставя Рощина, Володина, Гельмана и Шатрова, деградируют и спиваются; одноразовый театр ущербен.
Московский режиссер Анатолий Васильев: "Я совсем все не люблю. Меня перестали интересовать вопросы, связанные с моральной стороной жизни человека" (это естественное состояние человека, ставившего пьесы Славкина). За что мэр Лужков подарил Васильеву театр.
Режиссерский театр создал идеал актера-раба. В этом театре не может быть Добронравовых, Орловых, Остужевых, Комиссаржевских, Толубеевых.
Московский режиссер Мирзоев любит актеров, как домашних животных: собаку или свинью. В его спектаклях люди похожи на свиней. Актеры Мирзоева сомнениями себя не беспокоят. Им ничего не остается, как полюбить эту необходимость (то, что играет актриса Савченко в спектакле Губенко).
Интересно, мог бы поставить Губенко пьесу об академике Сахарове или нет? Сахаров — автор теории направленных атомных взрывов при строительстве плотин и каналов. За эту разработку он получил одну из многочисленных Государственных премий и очередную Золотую Звезду Героя. Ему было ясно — он сам сделал эти расчеты, — что каждый такой взрыв, не убивая никого сразу, приводит к заболеваниям раком у тысяч людей. Происходят изменения в организме. Передаются по наследству. Сейчас мы постоянно сталкиваемся с последствиями этих взрывов. Но позиция Сахарова безупречна: за любой шаг вперед технического прогресса надо платить. Гуманизм же заключается в том, что будущие жертвы ничего не знали о расчетах академика. Когда все это всплыло, Сахаров объявил антисемитизм традиционной чертой русских, отвлек внимание, некоторые попались. Очень простая история.
У Берия был любимчиком. ("Сахарова никто не забудэт!") Когда не мог решить проблему получения нужных материалов или работников, обращался к Лаврентию Павловичу: в самое короткое время проблема решалась.
Никаких проблем инсценировки произведений классиков не существует, ведь вся античная драматургия, весь Шекспир — это инсценировки предыдущих текстов.
Инсценировки могут значительно превосходить пьесы, потому что Толстой и Чехов были несвободны, их пьесы написаны под существующую тогда, всегда свирепую, цензуру. Повести и романы Толстого, письма Чехова богаче их пьес.
Режиссерский театр и театр, живущий современной драматургией, как правило,— одноразовый театр. Художественный театр, начинавшийся, как театр режиссерский (зараза, пришедшая в Россию с Запада), очень быстро отверг приемы "насильственного навязывания актеру своих личных чувств" (Станиславский). Слова Чехова "играют лучше, чем я написал" не случайны. Именно актеры Савицкая, Книппер-Чехова, Болдуман, Василий Александрович Орлов (и зрители, вновь и вновь приходившие на спектакль МХАТа) сделали "Три сестры" главной пьесой XX века.
