друге, и никто из них не лгал. Как можно было криминализовать подобное? Все, под чем был готов подписаться министр Гюртнер, – криминализация «злонамеренного введения в заблуждение», хотя даже в этом традиционные юристы видели серьезные логические сложности [296].
Что касается Бернхарда Лезенера, он сыграл свою роль главным образом в отношении проблемы с определением «евреев». В том, что касалось классификации помесей, партийные радикалы неизбежно предпочитали самое обширное определение из возможных, и в Законе 1933 года об отмене натурализации и лишении германского гражданства они сумели объявить «евреем» любого человека, имевшего хотя бы одного еврейского деда или бабку [297]. По стандартам нацистской политики, это было довольно суровое определение – хотя и не настолько, как правило «одной капли» и прочие расовые ограничения, преобладавшие в американских штатах [298]. Подобное явно выглядело чересчур радикальным для умеренных юристов режима, желавших более щадящего и милосердного отношения, и в течение последующих двух лет они настаивали на менее агрессивных определениях.
Первым среди них был Лезенер, сыгравший центральную роль в создании Нюрнбергских законов. Он занимал должность Judenreferent, «референта по делам евреев», в министерстве внутренних дел и являлся одним из главных разработчиков Нюрнбергских законов, а также автором итогового отчета о процессе их подготовки. Он стал целью существенной и порой разгромной критики, поскольку ясно, что его отчет служил лишь его собственным интересам. Тем не менее даже самые жесткие критики Лезенера называют его, сколь бы странной не могла показаться эта фраза, подлинно «умеренным» нацистским антисемитом [299]: в конце концов он ушел в отставку со своей должности по делам евреев в 1940 году, был арестован в 1944 году после укрывательства одного из участников заговора против Гитлера и исключен из нацистской партии в 1945-м [300].
Он стал единственным разработчиком Нюрнбергских законов, впоследствии арестованным и исключенным из партии. Как и другие его коллеги, Лезенер в 1930-х демонстрировал мировоззрение, присущее консервативному юристу. Хотя он и был нацистом – и стоит подчеркнуть, что он являлся достойным порицания антисемитом, который вступил в партию в первые годы ее существования и впоследствии пытался обелить свое прошлое, – Лезенер все же был осторожным и методичным юристом, и его роль в процессе разработки также показывает, как юридический консерватизм может сработать тормозом для нацистского радикализма. В начале 1930-х годов Лезенер и другие юристы боролись за ограничение определения «еврея», защищая, где это только было возможно, людей только наполовину еврейского происхождения [301]. Эти усилия, подробные следы которых историки находят в архивах, были успешными лишь частично: в своем окончательном варианте «Закон о гражданстве рейха» все же включал хотя и не всех, но большинство евреев-полукровок в число тех, кто поражался в правах. Данный закон, разработка которого была завершена в 1935 году, различал два класса: тех, кто «являлся» евреями, имея как минимум трех еврейских бабушек или дедушек, и тех, кто «считался» евреями, имея двух еврейских дедушек или бабушек, или исповедовал иудаизм, или состоял в браке с евреем [302]. Великое бюрократическое сражение по поводу «помесей» завершилось напряженным компромиссом – в котором, тем не менее, даже в ноябре 1935 года все еще чувствовался вес юридического мнения, представленного такими фигурами, как Лезенер.
* * *
Такова была обстановка, в которой проходило создание Нюрнбергских законов. В условиях периодических вспышек уличного насилия нацистские юридические чиновники стремились разработать «недвусмысленные» законы, запрещающие смешанные браки и сексуальные связи. Некоторые нацистские лидеры, не желавшие портить международные отношения, с неохотой относились к возможному принятию провокационного расового законодательства. Партийные радикалы, напротив, желали максимально криминализовать любое сексуальное смешение; умеренные же юристы были полны сомнений. Радикалам хотелось расширенного определения «евреев»; умеренные сопротивлялись. Во время последовавших дебатов немцы отправились на поиски зарубежных моделей и в итоге нашли законы американских штатов о запрете на смешение рас.
Собрание 5 июня 1934 года
Подобно американским законам об иммиграции и гражданстве, американский закон о запрете на смешение рас очень стар – он относится ко временам законодательства штата Виргиния 1691 года [303]. Американская традиция запрета на расовое смешение, как и американские законы об иммиграции и втором гражданстве, привлекали внимание европейцев задолго до появления на сцене нацистов [304]. То была еще одна область, в которой Америка являлась признанным мировым лидером как со старыми, так и новыми запретами. Американские штаты продолжали вводить законы о запрете на смешение рас в начале XX века; это была область активной деятельности американского расового законотворчества [305].
История серьезного интереса немецких юристов и политиков к американскому законодательству о запрете на смешение рас берет свое начало со времен, когда нацистов еще не существовало в природе. Первые обширные немецкие исследования американского подхода относятся к периоду до Первой мировой войны, времени германского империализма. Начиная с 1905 года германские колониальные администраторы в Юго-Западной Африке и других местах вводили меры против расового смешения с целью предохранить «чистоту» немецких поселенцев от смешения с туземцами. Эти расистские меры не имели аналогов среди других европейских колониальных держав, но для них имелась модель в Америке, и германские колониальные администраторы активно исследовали эту модель, как затем показал в своей важной работе Гюттель. Их усилия включали путешествия по южным штатам, сделанные по их поручению отчеты дипломатов, консультации с гарвардским историком Арчибальдом Кэри Кулиджем и так далее; колониальные архивы содержат подробные сведения о законах США [306]. И снова Америка конца XIX и начала XX века поразила немцев как страна, находившаяся на переднем крае создания «осознанного единства белой расы» [307].
Германский интерес к американскому законодательству о запрете смешения рас не угас и в 1930-х. Историки расходятся в том, насколько меры, которые принимали довоенные колониальные администраторы, напрямую повлияли на Нюрнбергские законы [308]. Но можно не сомневаться, что разработчики Нюрнбергских законов изучали американское законодательство столь же активно, как и их колониальные предшественники. Америка была великой моделью в 1905 году и продолжала оставаться ею три десятилетия спустя.
Теперь пора перейти к подробностям расшифровки стенограммы собрания комиссии по реформе уголовного законодательства 5 июня 1934 года [309]. Эти записи, сохранившиеся в архивах в виде двух отдельных версий, впервые были опубликованы в 1989 году [310]. На собрании присутствовали семнадцать юристов и чиновников под председательством министра юстиции Гюртнера. Среди них были «референт по делам евреев» Лезенер, будущий председатель нацистского Народного суда Фрайслер, в то время статс-секретарь министерства юстиции, а также другие юристы и доктора медицины из нацистских министерств, включая трех радикалов, участвовавших вместе с Фрайслером в разработке Прусского меморандума [311]. Собрание было призвано ответить
